Она дошла почти до середины, где скрещивались опорные балки: стоять тут можно было только согнувшись. Гарриет снова оседлала перекладину, потянулась, ухватилась за балки с соседней стороны, там, где они снова расширялись. Пришлось скрючиться, да и руки у нее уже здорово затекли, поэтому, когда Гарриет, держась за балки дрожащими от усталости пальцами, соскользнула с перекладины, повисла в воздухе, рывком перебралась на другую сторону, сердце у нее бешено закувыркалось в груди.

Уф, удачно. Она поползла вниз, по нижней левой части огромного металлического креста, как будто дома скатывалась по перилам. Тот старик умер в страшных мучениях, об этом Гарриет даже вспоминать не хотелось. Его жестоко избили бейсбольными битами грабители, вломившиеся к нему в дом, а когда соседи наконец забеспокоились и решили его проведать, то он уже лежал мертвый, в луже крови.

Она добралась до соседней подпорки и остановилась передохнуть, отсюда уже можно было перебраться на лестницу. До нее можно было легко дотянуться, но Гарриет устала и ослабила бдительность. Она ухватилась за скобу – и тут ее ожгло ужасом, потому что нога соскользнула с перекладины и Гарриет только чудом удержалась на лестнице. И все. Гарриет еще и не поняла толком, что она в опасности, как опасность уже миновала.

Она зажмурилась, крепко вцепилась в лестницу, отдышалась. А когда открыла глаза, словно очутилась на веревочной лестнице, которая болтается под корзиной воздушного шара. Ей казалось, что вся земля огромной панорамой распростерлась прямо под ней, точь-в-точь вид из окон замка, как на обложке ее детской книжки со стихами, которая называлась “С высоких башен”:

Но сейчас не время было витать в облаках. Вдалеке прошумел самолет-опыливатель – Гарриет поначалу приняла его гул за рев автомобильного мотора и вздрогнула от страха. Она подняла голову и стала быстро-быстро карабкаться наверх.

Дэнни лежал не двигаясь, уставившись в потолок. Свет слепил, резал глаза, слабость была такая, будто его только-только отпустила лихорадка. Дэнни вдруг понял, что уже долгое время таращится на один и тот же лучик света. Откуда-то снаружи доносилось пение Кертиса, он все повторял нараспев какое-то слово, “мармелад”, что ли, а где-то совсем рядом раздавались странные ритмичные шлепки, как будто возле кровати чесалась собака.

Дэнни приподнялся на локтях – и вжался в стену, увидев, что в кресле Юджина сидит Фариш (руки сложены на груди, барабанит ногой по полу) и смотрит на него цепким, вдумчивым взглядом. Колено у него ходило ходуном, борода вокруг рта намокла, словно он или пил, захлебываясь, или жевал губы, так что слюна капала.