Юджин в странных дешевых очках, которые придавали ему ученый вид, дежурил у его постели. Иногда комнату озаряли всполохи молнии, и Дэнни видел, что посреди переменчивой людской круговерти с места не двигались только Юджин и его кресло. А иногда ему казалось, что в комнате никого нет, и тогда Дэнни подскакивал в кровати, боясь, что он умирает, что пульс остановился, что у него холодеет кровь и даже призраки его покинули…

– Лежи, лежи, – говорил Юджин.

Юджин. Винтиков у него в голове не хватает, но зато он – если не считать Кертиса – самый добрый из братьев. Фариш, тот перенял папашину злобу, которой в нем, правда, поубавилось с тех пор, как он себе башку прострелил. После этого он присмирел. А что до злобы, так больше всего ее досталось Рики Ли. Но уж в Анголе она ему, наверное, пригодилась.

На их отца, у которого были желтые козлиные глаза и побуревшие от табака зубы, Юджин был мало похож, зато он во многом напоминал их несчастную алкоголичку-мать, которая перед смертью бредила о том, что якобы Ангел Господень стоит босой у них на печной трубе. Красавицей она, царствие ей небесное, не была, и Юджин – тоже невесть какой красавец, с близко посаженными глазками и простецким носом картошкой – был весь в нее. Но очки эти как-то скрашивали его уродливый шрам.

Бу-ум – молния осветила его сзади голубым светом, под очками над левым глазом красной звездой засиял ожог.

– Видишь ли, – говорил он, зажав руки между коленей, – я не понимал, что нельзя отделить змея-искусителя от всего творения. А если кому это и удастся, о-о-о, того он укусит.

Дэнни изумленно глазел на него. Очки придавали ему умный, отстраненный вид, как у учителя, который тебе снится. После тюрьмы у Юджина появилась привычка говорить долгими, бессвязными пассажами (как будто он сидит в четырех стенах, говорит и никто его не слушает), и этим он тоже походил на мать, которая, бывало, каталась по кровати и разговаривала с людьми, которых только она и видела, и давала слово Элеанор Рузвельт, Исайе и Иисусу.

– Понимаешь, – говорил Юджин, – этот змей – слуга Господа, Он тоже его создал, понимаешь? Ной взял его на ковчег вместе с прочими тварями. Нельзя вот так взять и сказать, гремучая гадюка, мол, зло, потому что ее тоже сотворил Господь. Все есть добро. Он собственной рукой привел в этот мир и змея, и агнца.

Юджин скосил глаза в угол, куда свет не дотягивался, и Дэнни в ужасе засунул себе кулак в рот, чтобы не заорать, потому что там, под ногами у Юджина ползало, подергиваясь и извиваясь, черное, мертвящее существо из его давнего кошмара… впрочем, теперь тут и смотреть было не на что, существо казалось скорее жалким, чем страшным, но застарелый, тухлый, переменчивый привкус этого кошмара нес Дэнни неописуемый ужас, страшнее смерти – черные дрозды, черные мужчины, женщины и дети карабкаются наверх, к спасительному берегу, ужас и взрывы, мерзкий масляный вкус у него во рту и такой озноб, как будто у него все тело вот-вот развалится на куски, и сведенные судорогой мышцы и порванные сухожилия распадутся на черные перья и выбеленные кости.