Стук в дверь.

– Гарриет, – раздался голос матери, – это ты там?

Гарриет никогда не мылась в ванне на первом этаже.

– Да, мэм, – через секунду откликнулась Гарриет, перекрикивая шум воды.

– Беспорядок там устроила?

– Нет, мэм, – ответила Гарриет, уныло глядя на беспорядок в ванной.

– Я же тебя просила не принимать здесь ванну.

Гарриет не смогла ей ничего ответить. Желудок у нее вдруг свело от дикой рези. Она сидела на краю ванны, уставившись на закрытую дверь, и, зажав рот обеими руками, покачивалась из стороны в сторону.

– После тебя там должно быть чисто, – крикнула мать.

Вся холодная вода, которую Гарриет выпила, теперь рвалась наружу. Косясь на дверь, Гарриет вылезла из ванны и, переломившись пополам от боли в животе, тихонько, на цыпочках прокралась к унитазу. Едва она отняла руки ото рта, как – вжжжих! – из нее хлынул мощный поток смрадной воды, и пахла она точно так же, как и та стоячая вода, в которой утонул Дэнни Рэтлифф.

Гарриет попила еще холодной воды из-под крана, выстирала одежду и вымылась. Она спустила воду из ванны и отчистила ее с “Кометом”, смыла тину и песок, а затем снова залезла в ванну и помылась еще раз. Но она насквозь пропиталась темным запахом гнилья и, даже изведя столько воды и мыла, Гарриет все равно чувствовала, что промариновалась этой дрянью, что вся сочится ей, что она изгадила Гарриет, обесцветила ее, покрыла с головой, будто перепачканного нефтью пингвина, фотографию которого Гарриет видела в “Нэшнл Джеографик” у Эди дома: пингвин жалко топтался в ведре с водой, расставив в стороны крохотные скользкие плавнички, чтобы ненароком не коснуться ими измаранного тела.

Гарриет снова слила воду, снова отчистила ванну, выжала одежду и повесила ее сушиться. Она облилась “Лизолом”, облилась одеколоном из пыльной зеленой бутылки, на этикетке которого была нарисована танцовщица фламенко. Теперь Гарриет была чистая, розовая, и от жары у нее кружилась голова, но под запахом парфюма во влажном паре угадывалось все то же гниение, тот же ядреный привкус, который пристал к языку.

Надо еще раз рот прополоскать, подумала она, и тут внезапно ее снова вырвало, изо рта гротескным водопадом хлынула чистая вода.

Когда рвота прекратилась, Гарриет сползла на холодный пол, прижалась щекой к бирюзовым плиткам. А когда сумела встать на ноги, то дотащилась до раковины и протерла ее тряпкой. Потом, завернувшись в полотенце, тихонько прокралась к себе в спальню.

У Гарриет все плыло перед глазами, ей было плохо, она устала, и поэтому, даже не соображая, что делает, она улеглась в кровать, забравшись под одеяло, под которым не спала уже несколько недель. Но такое это было блаженство, что Гарриет, несмотря на спазмы в животе, тотчас же забылась тяжелым сном.