Лежать в прохладной постели было одно удовольствие. Гарриет проснулась утром, но глаз все не открывала. Ей снились каменные ступени на ярко-зеленом поле, ступени, которые никуда не вели, которые так истерлись от времени, что казалось, это просто булыжники попадали, увязли посреди луга. В сгибе локтя у нее отвратительно подергивалась иголка – холодная, серебристая, и прицепленный к ней громоздкий аппарат тянулся вверх, протыкал потолок, исчезал в белых небесах сна.

Еще несколько минут она то просыпалась, то снова засыпала. Послышались чьи-то шаги (по холодным коридорам гулкое эхо разносится, будто по дворцовым залам), и Гарриет замерла, надеясь, что какой-нибудь добрый врач зайдет к ней в палату и заметит ее – маленькую Гарриет, бледную, больную.

Шаги приблизились к кровати, остановились. Гарриет почувствовала, как кто-то склонился над ней. Пока ее осматривали, она не двигалась – только веки подрагивали. Наконец она открыла глаза и вжалась в подушки от ужаса, потому что прямо перед ее носом маячило лицо проповедника. Полыхал шрам, ярко-красный, будто борода индюка, под оползшей бровью посверкивал влажный злобный глаз.

– Давай тихо, – сказал он, склонив голову набок, будто попугай. Голос у него был высокий, певучий, и от него мурашки бежали по коже. – Шуметь мы не будем, правда?

Гарриет бы с радостью пошумела – еще как пошумела бы. От ужаса и смятения она оцепенела, уставилась ему в глаза.

– Я тебя знаю, – говорил он, еле двигая губами. – Это ты тогда в миссии была.

Гарриет скосила глаза в сторону двери. Боль током прострелила виски.

Проповедник нахмурил лоб, склонился еще ниже.

– Со змеями – это все ты устроила. Это ж ты их и выпустила, а то нет? – сказал он своим странным, повизгивающим голоском. Волосы у него были напомажены и пахли сиренью. – И за братом моим, за Дэнни, ты следила, да?

Гарриет вытаращилась на него. Он знал про башню?

– Чего ты от меня тогда в коридоре убежала?

Не знал. Гарриет изо всех сил старалась не шевелиться. Когда они в школе играли в гляделки, Гарриет никто не мог победить. В голове у нее еле слышно загрохотали колокола. Ей было плохо, ей хотелось провести рукой по глазам, начать утро заново. Ее лицо было как-то не совсем правильно расположено относительно лица проповедника, что-то тут не сходилось, и поэтому ей казалось, что он – это ее отражение, но только отражаться он должен немного под другим углом.

Проповедник прищурился:

– Ишь, какая ты наглая, – сказал он. – Тебе палец в рот не клади. На Гарриет навалилась слабость, голова закружилась. Он не знает, яростно твердила она себе, он ничего не знает… Рядом с кроватью была кнопка вызова медсестры, Гарриет очень хотелось посмотреть на кнопку, но она сдержалась.