Салли снова подъехал к дому мисс Берил, когда за деревьями парка “Сан-Суси” уже мелькнули первые лучи рассвета. Карл не спешил вылезать из машины – безнадежно испорченные мокасины и грязные, мокрые носки он снял, – Салли заглушил мотор, и мужчины просто сидели, совсем озадачив Руба: пес бесновался в кузове, испуская при этом короткие струйки мочи. И откуда в нем столько берется, подивился Салли. Карл свернул носки в комок, протер изнутри ветровое стекло, рассчитывая убрать сухие потеки собачьей мочи, но лишь оставил на стекле вихреобразные бурые разводы.
– Смотри, – сказал он Салли, любуясь делом своих рук, – идеальный говношторм.
– Спасибо, – ответил Салли.
– Не за что. – Карл выбросил носки в окно, а следом и мокасины. – Почему ты не взорвешь эту развалюху и не купишь себе нормальную машину?
– Знаешь, – продолжал Карл, – я только сегодня понял, что вы с Реймером фактически близнецы. Наверняка начальник полиции может позволить себе машину получше этой ушатанной “джетты”.
– Может, она ему нравится, – предположил Салли. – Ты, может, тоже в чем-то ставишь его в тупик. Ты об этом не думал?
– Я знаю одно. Он окончательно спятил.
Они расстались на кладбище, Реймер пообещал, что поедет домой и ляжет спать. Салли не поверил ни в то ни в другое. Карл прав. В Реймере ощущалось болезненное возбуждение. Такой взгляд Салли видал у людей, которые после долгого боя вели себя как обычно, даже что-то делали, но по сути это было не что иное, как бегство от действительности. Они будто бы потерялись и вряд ли хотели найтись.
– И никакой рации в машине нет, – добавил Карл. – Я посмотрел.
– Да? – спросил Салли.
– Да.
Сквозь кроны пробилось солнце, неожиданно ослепив Салли, и он прищурил глаза. Карл подался вперед, чтобы взглянуть на лучи из-за идеального говношторма, и заметил:
– Подумать только – какая бы хрень ни творилась, а шарик всё вертится как ни в чем не бывало. Удивительно.
Салли удивился бы куда больше, если бы шарик остановился, но чувства друга были ему понятны. И впрямь диво – шестеренки времени по-прежнему крутятся без явной потребности или цели, безразличные к жизни и смерти. Салли вспомнил о секундомере, который вернул ему Уилл, – стрелка отсчитывала секунды, послушно бежала по кругу, неизменно в одном направлении. И тем не менее мир механизмов, пожалуй, не особенно отличается от живых его обитателей, большинство из которых, заключил Салли, живут себе и живут, ни о чем не задумываясь. И собственное его счастье – уж такое, какое было, – всегда проистекало из готовности допустить, чтобы каждая секунда, минута, час и день предсказали следующие, сегодня и завтра разнились только в частностях, да и те были невелики. Едва ли не каждое утро он просыпается в эту пору, вытаскивает себя из постели, бреется, умывается и направляется к Рут помогать обслуживать тех, кто явился позавтракать. Может ли измениться столь непреложный обычай?