– Скоро здесь будут копы, – крикнул Салли, спустив колесо. – Я не шучу.

К тому времени, как он вернулся на Верхнюю Главную, кулак в его груди превратился в целую наковальню, и Салли понял, что до участка не дотянет. Придется позвонить копам из гостиной Питера. Если, конечно, хватит сил дойти хотя бы туда.

Салли остановился у дома мисс Берил, заглушил мотор, но из машины не вышел: никак не мог отдышаться. Два года, а скорее, все же один? Два часа, а скорее, все же один – это больше похоже на правду. Весь день он старался не замечать одной простой вещи: ему крышка. В “Лошади” он еще как-то уговорил себя, что сумеет или сдержать слово, данное Джейни, или помочь Карлу выбраться из заварухи, но сейчас осознал, что это иллюзия, выдумка. А наковальня, давившая ему на грудь, – реальность.

“Вылезай из машины, старик, – сказал он себе, когда наконец удалось впустить в легкие чуточку кислорода. – На такую малость тебя точно хватит”. Потом пройти несколько шагов по дорожке, подняться по трем невысоким ступенькам на крыльцо. Сделать один звонок в полицейский участок и еще один в 911, вызвать “скорую”. Не потому что это его спасет, а чтобы никто из тех, кто ему дорог, не наткнулся на его тело. Он подумал о Рубе: скоро пса надо будет выпустить из трейлера. После звонка в 911, если останутся силы и получится отдышаться, он позвонит в “Лошадь” и попросит Карла позаботиться о собаке.

“Шевелись”, – велел он себе, поскольку так и сидел в машине, думал о том, что нужно сделать, вместо того чтобы взять и сделать. Думать было проще, чем делать, – пожалуй, впервые в жизни – и не так больно. Еще одна причина поверить в то, что конец близок.

Он дошел до середины дорожки, когда в голове его, как всегда неожиданно, всплыл вопрос, который ему давным-давно задавала мисс Берил: “Тебя никогда не смущает, что ты не сумел лучше распорядиться жизнью, дарованной тебе Богом?”

И даже сейчас он не мог бы ответить наверняка. А должно смущать? Может, зря он с таким наслаждением делал всё по-своему, пусть и с большими усилиями? Может, зря он давил в себе неуверенность и сожаления, не давал им укорениться? И действовал эгоистично, вечером каждого дня неизменно усаживаясь на табурет между мужчинами, которые, как он сам, упрямо хранили верность тому, что считали своей натурой, тогда как могли бы хранить верность семье, традициям, да хоть бы даже тому, что прежде себе обещали?

“Нечасто, – отвечал он мисс Берил. – Иногда”.

Когда Салли вернулся с чужбины, мисс Берил сразу отметила совершившуюся в нем перемену и, несомненно, почуяла, что новообретенное умение расставаться с собою прежним станет одной из его величайших способностей. Он, конечно, всегда был упрям, но война научила его двигаться дальше, а это значило, по его мнению, что нужно идти вперед, шаг за шагом, когда прочие остановились, и не прекращать усилий.