Поднимаю голову, с удивлением осознав, что сенатор обращается ко мне. Надеюсь, это просто потому, что я работаю в газете.

– Это… его линчевали. За то, что назвал губернатора… – Замолкаю, но не потому, что забыла слова, а как раз потому, что прекрасно помню.

– Жалкой личностью, – произносит сенатор, обращаясь уже к моему отцу. – С моралью уличной проститутки.

Уф-ф, слава богу, меня оставили в покое. Пытаюсь оценить реакцию Стюарта. Я никогда не интересовалась его позицией относительно гражданских прав. Но он, кажется, вообще не слушает, о чем разговор.

– Скажу откровенно, – откашлявшись, медленно произносит мой отец, – мне тяжело слышать о подобной жестокости. – Он медленно откладывает вилку и продолжает, глядя прямо в глаза сенатору: – У меня на полях работают двадцать пять негров, и если кто-либо посмеет тронуть их или членов их семей… Порой мне стыдно, сенатор. Стыдно за то, что происходит в Миссисипи.

Мама, вытаращив глаза, изумленно смотрит на отца. А я потрясена. Не столько тем, что он вообще заговорил о политике, сколько его точкой зрения. Дома у нас газеты всегда лежали фотографиями вниз, телеканалы переключались сразу же, как только поднимались расовые вопросы. А сейчас я горжусь своим отцом, по многим причинам. И клянусь, на миг в маминых глазах, несмотря на опасение, что он погубит мое будущее, тоже вспыхивает гордость. На лице же Стюарта озабоченность, но какого рода – не могу понять.

Сенатор пристально смотрит на папу.

– Я вам вот что скажу, Карлтон, – говорит он, позвякивая льдинками в бокале, и протягивает бокал служанке: – Бесси, принеси мне выпить, будь добра. (Та очень быстро возвращается с новой порцией.) Неразумно было говорить такое о губернаторе.

– Согласен на сто процентов, – отзывается папа.

– Но позже я спросил себя, а соответствуют ли эти слова истине?

– Стули, – грозно шипит миссис Уитворт. Но тут же вновь ослепительно улыбается и произносит таким тоном, будто обращается к непонятливому ребенку: – Стули, нашим гостям неинтересно твое политиканство за…

– Франсин, дай мне высказать собственное мнение. Господь свидетель, я не могу делать это с девяти до пяти, так позволь высказаться хотя бы в своем собственном доме.

Миссис Уитворт по-прежнему улыбается, но щеки чуть розовеют. Она внимательно разглядывает букет белых роз в центре стола. Стюарт, все с тем же гневным лицом, разглядывает свою тарелку. С того момента, как принесли цыпленка, он ни разу не посмотрел на меня. Некоторое время все молчат, а потом дружно принимаются обсуждать погоду.