– Нет, – сказал Мориц. – Это неправда. Единственное, что нас там поддерживает, это мысль, что дома нас кто-то ждет. И поэтому не бессмысленно брать очередную проклятую высоту или спать прямо в грязи окопа, все это мы делаем, чтобы защитить наших любимых дома.

– Вы прилетели в Тунис, чтобы защитить вашу невесту в Берлине? – Ясмина усмехнулась. – C’est fou![75]

Да, подумал Мориц, она права, вся война – безумие, но что поделаешь? Не мы ее затеваем, не нам ее завершать, можно лишь надеяться как-нибудь выжить в ней.

Ночью Мориц написал письмо Фанни. Он не мог его отослать, но ему требовалось излить чувства хотя бы на бумаге, чтобы не сойти с ума.

* * *

На Успение – Ferragosto – Сицилия была захвачена. Или освобождена, в зависимости от того, какая радиостанция сообщала об этом. Десятки тысяч убитых, десятки тысяч раненых, сто тысяч немцев и итальянцев, сумевших переправиться на итальянский материк с последними кораблями. Празднично звонили колокола, и вся округа устремилась к церкви, как и каждый год утром 15 августа. Словно доказывая друг другу, что уж тут все по-прежнему, что бы ни происходило за морем. Словно немецкая оккупация была коротким кошмаром и проклятая война не могла запретить Piccola Сицилии праздновать Успение Богородицы.

Мориц стоял с семьей Сарфати на церковной площади, вместе с сотнями людей, которые слушали пение в переполненной церкви. Солнце припекало. Женщины платками промокали пот с лиц. Большой портал был открыт, он всю ночь простоял открытым, церковь освещало пламя свечей, слышался гул из молитв и просьб, – и тут наступил великий момент, напомнивший всем, что небо о них не забыло.

– Смотрите, Мори́с, вот и она! – взволнованно воскликнула Ясмина.

Толпа запела при появлении Мадонны. Она выплыла из сумрака церкви на солнечный свет, укутанная в синий бархат, с нимбом над головой, ее несла дюжина крепких мужчин. Христиане осеняли себя крестным знамением, и только в этот момент Мориц понял, сколько в толпе мусульман и евреев. Их было удивительно много, и они тоже пели: E viva, e viva, la Santa Madonna di Trapani!

Мадонна разделила толпу надвое, как море, которое расступилось и затем последовало за ней, а Мадонна парила над площадью, над колышущимися головами мужчин и женщин, которые приветствовали ее, сложив ладони. Она, казалось, посмотрела на каждого, даже на тех, чей Бог не имел матери и не вочеловечивался. В глазах молящихся светились преданность и глубокое почтение, каких Мориц никогда не видел. Там и сям вспыхивала неукротимая радость, где-то сквозь рыдания прорывались стенания – то была экстатическая молитва и вместе с тем раскованное народное гуляние. Мусульманские пекари раздавали сладости детям, сидящим на плечах у отцов. Женщины воздевали руки, когда Мадонну проносили мимо, и взывали: