Вера смотрит на мать, они обе пожимают плечами.

– Наше собственное мастерство ограничивается конским хвостиком, – признается Мэрайя. – Для нас любой вариант шикарен.

Кензи берет с макушки своей подопечной прядь волос и разделяет ее на три части.

– В Верином возрасте меня подстригли почти под ноль.

– Ее папа хотел, чтобы она была мальчиком, – шепотом поясняет Вера матери.

– Это правда, – кивает Кензи. – Поэтому как только я стала более или менее самостоятельной, то первым же делом отрастила волосы ниже задницы.

Хихикнув, Вера громко шепчет Мэрайе:

– Ма! Кензи сказала «задница»!

– Упс!

Кензи плетет косу, каждый раз присоединяя к центральным прядкам волосы сбоку. Мэрайя внимательно смотрит, как будто потом от нее потребуют это повторить.

– Я выросла в Бостоне, – жизнерадостно говорит Кензи. – Вера, ты когда-нибудь была там?

– Нет. – Вера слегка изгибается. – Зато мы ездили в Канзас-Сити.

Канзас-Сити. Это слово звучит для Мэрайи как удар, от которого у нее перехватывает дыхание. Она никогда не врала Кензи, но о своей попытке залечь вместе с дочерью на дно предпочитала не говорить вообще. Теперь ей кажется, что то, о чем она умалчивает, большими буквами написано у нее на лбу. Любой, кто посмотрит ей в лицо, сразу узнает о ее связи с Иэном, о Майкле и о его встрече с Верой.

– Ты ездила в Бостон, когда была совсем маленькой, солнышко. – Мэрайя делает отчаянную попытку сменить тему. – Ты просто не помнишь.

– А Канзас-Сити помню.

– Милая… Кензи это, наверное, неинтересно.

– Почему же? Я плету, а ты, Вера, рассказывай. Когда вы ездили в Канзас-Сити?

– На прошлой неделе, – отвечает Вера.

Кензи вопросительно поднимает глаза.