Точнее, с божественной подругой. Это определенно Она, а не Он. Женская фигура садится на край моей постели. Свет очерчивает Ее волосы и сочится сквозь пальцы, как у ребенка, который зажал в руке фонарик. Уголки рта поникли, как будто Она тоже тоскует по Вере. Ощущение покоя опускается на мою кровать, как еще одно одеяло, но я ворочаюсь, вся в поту.

– Ты… – произношу я, чувствуя когти злобы, скребущие мою грудь изнутри.

Ей не больно.

– Значит, я должна всему этому радоваться?! – кричу я.

Доверься Мне.

Я медлю с ответом, думая об Иэне, о том, что он сказал о Боге.

– Как я могу доверять Тебе, – наконец шепчу я, – если Ты делаешь такое с моей девочкой?

Я делаю это не с ней, а для нее.

– Мне безразлично, как ты это назовешь, если она умрет.

Несколько секунд Бог молча сидит и разглаживает рукой мою постель, оставляя серебристый след, похожий на благородную патину многих минувших веков.

А ты никогда не думала, что Я знаю, каково это – терять ребенка?

2:00, 5 декабря 1999 года

Через час у Веры снова останавливается сердце. Кензи стоит рядом с Милли за стеклом и смотрит, как медики борются за жизнь девочки. Через несколько минут суеты и ужасающих манипуляций с Вериным тельцем доктор Блумберг выходит в коридор. Он знает, что Мэрайе запрещено посещать дочь, и не одобряет этого. Он отводит Милли в сторону, чтобы побеседовать с ней с глазу на глаз, но она предлагает ему говорить в присутствии Кензи.