– Ты думаешь, для чего устроен этот лагерь? – спросила она и сама ответила: – Для умерщвления людей.

Агнат провела здесь месяц и много чего могла порассказать. Она вступила в пререкания с Blockälteste, которую мы прозвали Тварью, и была избита за это дубинкой; она плевала в охранника, и ее высекли кнутом. Она же дала отпор заключенной, которая пыталась украсть мою куртку, когда я погрузилась в прерывистый сон, за что я была ей благодарна.

Два дня назад в бараке проводили обыск. Мы все выстроились в ряд, а Blockälteste и охранник срывали с наших аккуратно застланных постелей одеяла и отодвигали от стен нары, чтобы посмотреть, не спрятано ли там что. Я знала, что узницы имели тайники с запрещенными вещами – видела у них колоды карт, деньги, сигареты. Одна девушка не смогла съесть дневной суп из-за тошноты и аккуратно спрятала его под соломенным матрасом, чтобы сохранить на потом, хотя приносить пищу в барак считалось серьезным нарушением.

Когда охранник подошел к нашим нарам и начал откидывать одеяла, то, к моему изумлению, обнаружил там книгу Марии Домбровской.

– Что это?

Он ударил по лицу одну из наших товарок по нарам – девушку, которой было всего пятнадцать. На щеке у нее появилась кровоточащая царапина – там, где кожу содрал золотой перстень эсэсовца.

– Это мое, – сказала Агнат, выступая вперед.

Я сомневалась, что книга ее. Агнат была родом из маленькой польской деревушки и едва могла читать надписи на табличках, куда ей справиться с романом. Но она гордо стояла перед охранником и заявляла свои права на книгу. Ее вывели из барака и выпороли до потери сознания. Я вспомнила совет матери, который она дала, когда начались выселения: «Будь человеком». Агнат была им, и даже больше.

Мы с Дарьей и Хеленой, пятнадцатилетней девушкой, подобрали Агнат и принесли ее в барак. Поделились с ней своей вечерней едой, потому что она была не в состоянии подняться на ноги и получить свою пайку. Другая женщина, бывшая в прежней жизни медсестрой, как могла, промыла и кое-как перевязала раны от кнута.

Мы жили со вшами и крысами. Воды для мытья у нас почти не было. Раны Агнат воспалились, набухли от гноя. По ночам она не могла найти удобную позу.

– Завтра мы отведем тебя в госпиталь, – сказала ей Дарья.

– Нет, – воспротивилась Агнат. – Если я туда пойду, то обратно не вернусь.

Госпиталь находился рядом с крематорием и потому его называли «комнатой ожидания». Лежа рядом с Агнат, я ощущала лихорадочный жар ее тела. Она схватила меня за руку:

– Обещай мне, – но не закончила фразу, или, может быть, я не услышала окончания, потому что заснула.