У меня отвисла челюсть. Судья Хейг – еврей?

– В еврейском мистицизме существует принцип, называемый «тиккун олам», – сказал он. – Буквально это означает «исправление мира». Идея состоит в том, что Бог создал мир, помещая Божественный свет в сосуды. Некоторые из них разбились, и свет рассеялся повсюду. Задача человечества – помочь Богу отыскать и выпустить эти осколки света через добрые дела. Каждый раз, когда мы делаем добро, Бог становится более совершенным, а мы становимся чуть больше похожими на Бога. Насколько я понимаю, Бог обещал верующим Царство Небесное, прося их проявлять любовь и милосердие. Бодхисатва в буддизме обещает дождаться освобождения всех страждущих. И очевидно, даже те давно ушедшие гностики считали, что в каждом из нас есть Божественная искра. Мне кажется, независимо от того, какую религию вы исповедуете, акты доброты делают мир лучше, потому что мы тоже становимся лучше. И наверное, поэтому мистер Борн хочет пожертвовать свое сердце.

В самом деле, какая разница – веришь ты в то, что Иисус говорил словами из Библии или из Евангелия от Фомы? Какая разница – обрел ты Бога в освященной церкви, в тюрьме или даже в себе самом? Может быть, это не важно. Может быть, важно лишь не судить того, кто выбрал иной путь обретения смысла своей жизни.

– Из Акта о религиозном землепользовании и Закона институциализированных лиц от двухтысячного года я выяснил, что Шэй Борн обладает веским религиозным убеждением о необходимости пожертвовать свой орган после смерти, – заявил судья Хейг. – Кроме того, я выяснил, что намерение штата Нью-Гэмпшир осуществить казнь Борна путем смертельной инъекции делает невозможным отправление его религиозного обряда и что власти должны согласиться с альтернативным способом казни через повешение. В таком случае станет возможным донорство органа с медицинской точки зрения. Заседание закрывается, и я жду советников у себя в кабинете.

Поднялся неистовый шум, когда репортеры попытались перехватить адвокатов, пока те не ушли с судьей. Некоторые женщины рыдали, студенты размахивали кулаками, а в задних рядах кто-то запел псалом.

Мэгги перегнулась через ограждение и обняла меня, потом поспешно обняла Шэя.

– Мне надо бежать, – сказала она, и мы с Шэем остались друг против друга.

– Хорошо, – сказал он. – Это хорошо.

Кивнув, я потянулся к нему. Я никогда прежде не обнимал Шэя и удивился тому, как сильно билось его сердце у моей груди, какой теплой была его кожа.

– Вам надо позвонить ей, – сказал он. – Надо сказать девочке.

Как мне было объяснить ему, что Клэр Нилон отказывается от его сердца?