– Теперь ты понимаешь, почему я воспринимаю это как что-то глубоко личное? Понимаешь?

– Похоже, да.

– Я не хочу, чтобы свет этой мертвой звезды так и не достиг своей истинной цели.

– Точно. Именно так, Тина.

Он немного помолчал, а потом указал на бумаги:

– Сеньор учитель похож на соборных скульпторов.

– Что?

– Да, именно так. Они прекрасно знают, что работают неизвестно для кого. Делают скульптуры, горгульи, балюстрады, архивольты, геометрические узоры, флероны, розетки, понимая, что после того, как их установят наверху, их уже больше никто не увидит. – Он серьезно взглянул на Тину. – Ну, разумеется, кроме голубей, которые вдобавок ко всему еще и какают на них.

Они помолчали. Серральяк повертел в руке пустой стакан и сказал однажды отец Льебарья провел нас на самый верх Сеу. Он меня впечатлил.

– Кто такой отец Льебарья?

– Префект семинарии. Не знаю, жив ли он еще.

– Он наверняка говорил вам, что скульпторы трудятся для Бога.

– Наверное, я не помню. Но все равно они как сеньор учитель. Если бы ты не нашла и не прочла эти тетради…

Он покачал головой под впечатлением от многоточия. Тина убрала бумаги в папку и закрыла ее, щелкнув застежкой-резинкой и давая тем самым понять, что ее визит завершен. Она не рассказала Серральяку, что выгнала из дома мужа и теперь убивает время, оставшееся до одиннадцати часов. Лишь сказала до свидания, а Серральяк ответил я хочу увидеть и другие страницы.

Выйдя из мастерской мраморщика, она отправилась на долгую прогулку, продлившуюся до одиннадцати часов. В одиннадцать часов шесть минут она вошла в квартиру и обнаружила ее почти пустой. Отсутствовали половина книг из столовой, музыкальный центр высококачественного воспроизведения звука, принадлежавший некачественному мужу, вся его одежда из шкафа и обувь из обувницы, но при этом не было никакой записки со словами прощания, оправдания или извинения. Фотомастерская в маленькой ванной не тронута. Хотя нет. Не хватало фотографии Арнау, которую она прикрепила кнопками на пробковую панель. Впрочем, это не важно, у нее сохранился негатив. Она прошла в столовую и села на стул, на самый краешек, словно была гостьей в собственном доме. Доктор Живаго, чинно восседая на столе, почти не обращал внимания на хозяйку, поскольку был слишком сосредоточен на вылизывании лапы.

61

– Сеньора Вилабру, медицинская наука больше ничем не в состоянии вам помочь.

– Но я скрупулезно следовала всем вашим указаниям и выполняла все предписания….

– Сеньора… Наука имеет свои пределы. На настоящий момент этот вид глазных болезней в той стадии, которую мы наблюдаем у вас, – доктор Комбалья понизил голос, словно ему было стыдно произнести то, что он собирался сказать, – неизлечим.