— Ты думаешь, мне надо что-нибудь, кроме скучного белого домика в скучном районе, где никто не знает соседей, потому что все смотрят телевизор?

— Да, — ответил Джейкоб. — Я думаю, тогда ты свихнулся бы, как мой дед.

— Он-то не свихнулся. Кто свихнулся, так это ты.

— Я не имею в виду…

Свет снова зажегся, избавив Джейкоба от необходимости объяснять, чего он не имел в виду.

— Послушай себя, Джейкоб. Ты думаешь, все это игра, потому что сам — всего лишь зритель.

— Как это понимать?

— Даже не болельщик. Ты не знаешь, за кого топишь.

— Эй, Тамир. Ты прицепился к тому, чего я даже не говорил. В чем дело?

Тамир махнул в сторону телевизора — израильские солдаты удерживали беснующуюся толпу палестинцев, рвущихся в западный Иерусалим, — и сказал:

— Вот в чем дело. Ты, наверное, не заметил?

— Но именно про это я и говорю.

— Экшн. Да. Ты любишь драматизм. Тебя смущает то, кто мы есть.

— Что? И кто мы?

— Израиль.

— Тамир, перестань. Не знаю, о чем ты толкуешь и почему разговор этого коснулся. Я что — не могу взять и поплакаться на жизнь?

— Если я смогу взять и защитить свою.

Надеясь, что, если дать Максу чуть больше самостоятельности, это развеет его хандру, Джейкоб с Джулией стали позволять ему одному совершать небольшие походы по округе: в пиццерию, в библиотеку, в пекарню. Однажды он принес из аптеки картонные рентгеновские очки. Джейкоб тайком наблюдал, как Макс их примерил, затем перечитал текст на упаковке, снова примерил, снова прочел. Он ходил в них по дому, все больше волнуясь.

— Полная параша! — воскликнул он, бросая очки на пол.