— Он хотел отвезти клетку с Леонидом Леонидовичем на базу подводных лодок. Оттуда ушёл в последнее плавание «Курск», и Леонид Леонидович не поднял на поверхность гибнущих моряков. Вдовы моряков растерзали бы его на куски. Хотел направить клетку с Леонидом Леонидовичем в Беслан, чтобы матери убитых детей выкололи ему глаза. Хотел повезти клетку в Бурятию. Целыми деревнями молодёжь отправляют на украинский фронт, а обратно привозят гробы. Эту клетку он хотел направить в Европу и выставить во всех зоопарках в отделе мартышек! Да что я вам говорю, Иван Артакович! Вы же сами рисовали модель этой клетки!

— Гражданин Формер, длительное пребывание на помойке помутило ваш разум, — Иван Артакович злобно поглядывал на красные огоньки диктофонов.

— Господа, Чулаки годами изучал труды русских философов и богословов. Он открыл сокровенные русские коды, которые держат Россию. После захвата власти он собирался снести храм Василия Блаженного, храм Покрова на Нерли, храм Спас на Нередице в Новгороде. В алтарях этих храмов таятся молекулы русского бессмертия. Он хотел отравить Байкал и перебить в тайге всех медведей, потому что медведь — тотемный зверь русского народа. Но главное, господа! Он затеял спаривание Ксении Сверчок с африканскими племенами. А это, не трудно понять, сломает генетический код русских.

— Да замолчите вы, наконец, — закричал Иван Артакович. Лемнер помнил, как у Ивана Артаковича в стеклянном аквариуме Ксения Сверчок сожительствовала с негром из Центральноафриканской республики.

— Господа, я ненавижу Европу! Меня стошнило, когда я в первый раз увидел Эйфелеву башню! В Кёльнском соборе мне стало тошно, и я потерял сознание. В Венеции мне хотелось взорвать Собор Святого Марка. А когда я слышу французскую или английскую речь, у меня выпадает грыжа!

— Если ты не заткнёшься, Формер, у тебя сейчас выпадет грыжа! — Иван Артакович кричал и топал ногами.

— Я люблю Россию, господа! — Формер перекрестился. — Нашу исконную, полную изумительных традиционных ценностей. Ведь я сам из староверов, господа. Мы, староверы, с Белого моря, беспоповцы, Поморское согласие. Я умею петь по крюкам, вот послушайте! — Формер запел, подражая древним песнопениям, и не сразу можно было угадать мотив «Хеппи бёрздей».

— Вам всё-таки придется дать признательные показания, Формер, — лицо Ивана Артаковича, обычно обходительное и любезное, превратилось в раскалённые железные клещи. — Господин Лемнер, вы знаете, что делать.

Лемнер извлёк телефон, пробежал по кнопкам:

— Госпожу Яну ко мне!

Госпожа Яна появилась в казённой комнате, среди бетонных стен и кандальных цепей, как фольклорное диво, в алом сарафане, с русой, уложенной вокруг головы косой, с голубыми, как васильки во ржи, глазами. Она держала ведёрко, украшенное хохломскими цветами. С такими дети играют в песочнице. Ступив в комнату, она с порога поклонилась поясным поклоном Лемнеру, Ивану Артаковичу и дознавателю. И особым земным поклоном, коснувшись пола рукой, поклонилась Формеру. Тот по старому русскому обычаю ответил тем же приветствием. Не дотянулся рукой до пола, и вместо русского поклона вышел книксен.