Я становлюсь в очередь за гостией и вином последней и, когда Кеннел протягивает круглый кусочек хлеба, шепчу ему:

– Посмотри на меня.

Он поднимает глаза, но в них пусто, как в доме, который давно покинули хозяева. Он скармливает мне гостию – безмолвное мучение, холодный гнев – он готов запихать ее мне в глотку.

Уже вечером я возвращаюсь в церковь в надежде на объяснение, поддержку, помощь. Хоть что-нибудь. Он так нужен мне. На коленях у алтаря. Кому молиться? Патрику? Сиду? Бог, даже если он существует, забрал у меня слишком много.

– Тебя не было на религиозном собрании, – говорю я.

Его всегда что-то выдает – на этот раз тень. Он становится на колени рядом.

– У меня было занятие с Леонардом.

– В тот единственный вечер в неделе?

– Я не хотел на это смотреть.

– Не хотел?

– Не мог. Когда я сказал Йенсу, что ты готова к инициации… Ты не представляешь, что со мной было. Это мой главный страх.

– Какой?

– Что ты увидишь меня таким, каким я вижу себя.

– Мне хотелось бы увидеть.

Он обращает на меня самый холодный и острый взгляд, который я когда-либо встречала.

– Уверяю, Флоренс, ты бы не захотела.

Он опасен. Он разорвет меня в клочья. Мне стоит уйти. Мне стоит бежать. Он ждет, что я убегу. Он намерен напугать меня до смерти, отвратить от себя. Но нет! Там, где-то очень глубоко, все еще теплится жизнь, и я хочу понять, что заставляет его прятать ее от всех. От меня.

– Потому что я не готова?

– Потому что я не готов.