– И помогаешь.

– Я не стану тем, кем должен, если буду тем, кто тебе нужен. Что ж, надеюсь, это того стоило.

Я встаю с пола, не поморщившись, не хочу давать ему лишний повод злиться на меня. Усаживаюсь в кресло. В холодном гневе Кеннел разводит огонь, пламя пляшет в его глазах. Челюсти сжаты.

– Ты наконец расскажешь о Патрике?

– Он был моим любовником. Брал меня в своем кабинете на столе до исступления, а потом и в этом доме на всех Библиях, что у него были.

Кеннел одаривает меня ледяным взглядом.

– Ты же так думаешь.

– Не важно, что я думаю. Я хочу знать правду.

– Если я скажу, что романа между нами не было, тебе этого хватит?

– Нет.

– Почему?

– Потому что я живу в городе и доме этого человека, занимаю его пост и постель и хочу знать, кем он был. Я мог сделать это через те письма, но не стал. Да, мне приходилось тебе лгать, но я не раскрывал твои тайны. Я рассказал тебе свои самые грязные секреты и в последнее время только и делаю, что рискую всем ради тебя. Я заслужил немного доверия, Флоренс.

Он снова прав. Но я не могу. Я и без того осталась голой перед ним – ни ткани, ни кожи: он знает о Ниле, о Молли, о Питере, даже о Сиде. Я просто не могу. Не могу обнажиться, как делала это перед Сидом. Не выдержу, если придется переживать потери.

– Он был моим другом.

– Другом? Семнадцатилетняя ты и сорокапятилетний священник?

– Другом моей матери. После стрельбы в школе… у меня случился личностный кризис. Он помог мне. Вот и все. Жаль, если тебя не устраивает такой ответ.

– Тебе нравится дружить со священниками, верно?

– Скорее, это им нравится дружить со мной. Не понимаю, почему. Я ни во что не верю.

– Мы оба знаем, что это неправда.

– После того как умер Сид, я пыталась верить в себя и какое-то время преуспевала, потом я пыталась верить в Бога, даже ходила в церковь. Казалось, это приблизит меня к Сиду. Я хотела верить, очень хотела, но чем больше меня это засасывало, тем сильнее я ненавидела себя – с верой покончено. Но я понимаю, почему люди находят в ней покой.