Я сохраняю молчание.

– Хорошо, Флоренс. Я понял.

Секач! Я вспомнила. Топоровидный клинок блестит даже во мраке спальни.

С него капает кровь. Моя кровь. Она окрашивает пол и стены.

Пальцы. Теперь у меня их девять – как жизней у кошки, хотя у Августа была всего одна.

Боль хочет, чтобы ее чувствовали.

15

15

Через зазоры между досками проглядывают лучи лунного света. Боль! Она окутывает, поглощает. Безымянный палец. Безымянный на левой руке. Он лишил меня единственного, чем когда-то связал с мистером Прикли. Он лишил меня его. Да, Доктор, я оценила символизм жестокости. Но так просто память о Ниле из меня не вытравить, как и память о Молли, о Патрике, о Сиде.

– Выпей, – шепчет она, укладывая мою голову на свои колени, укрывая меня старым одеялом. – Тише, тише, – ее голос убаюкивает, как колыбельная. Но я противлюсь. Сопротивление со мной навеки, оно у меня под кожей. – Это вода. Просто вода. Ты потеряла много крови. Ну же, я пытаюсь помочь…

Вода стекает вниз по подбородку. Вода. Где-то вдалеке журчит источник. Мы ходили к нему с Молли. Моя Молли.

– Вы относились к ней, как к дочери…

– Не нужно, Флоренс. Молчи. Тебе нужно беречь силы.

Тень Хелен нависает надо мной. Она могла бы стать моей мамой. Я хотела, чтобы она стала моей мамой. Как хотела этого от миссис Арго и любой женщины в прошлом, которая оказывала мне чуть больше знаков внимания, чем ноль.

Мама.

Теперь, когда я лежу на холодной кровати, прикованная к ней цепью, это слово становится таким же, как «папа». Оно острое, как бритва, и тяжелое, как топор, но оно не способно убить меня. Не сейчас. Я умру завтра. Завтра я умру. Моя сестра останется совсем одна, как когда-то я. Спасения не будет. Ничего не будет. Я погибну здесь, и со мной погибнут мои мечты, чаяния и стремления. По виску течет слеза. Рука пылает в огне.