Слышу, как быстро бьется его сердце.
– Для тебя так будет лучше…
Всхлипываю, как ребенок, и хватаюсь за его пиджак в попытке найти опору. Он покрывает поцелуями ладонь, которая лишилась безымянного пальца.
– Тебе нужно время. И Корку тоже. Я оставлю все, когда ты будешь готова. Когда город будет готов. Слышишь?
Со слезами я отпускаю его и все, что любила в Корке. Я отпускаю Нила. Отпускаю Джейн. Отпускаю Патрика. Отпускаю Сида, которого буду любить до последнего вздоха и после него. После стольких лет это… все еще больно. Почти такую же боль я испытала в тот миг в больнице, услышав крик миссис Арго, но тогда у меня была надежда. Больше у меня нет иллюзий.
– Is breа́ liom tú.
– Что это значит?
– Ты знаешь. – Он срывает с шеи шнурок с крестиком и вкладывает в мою ладонь. – Он твой, Флоренс, как и мое сердце.
– Оставь свое сердце себе.
– В нем так много тебя, что его едва ли можно назвать моим.
Он прижимает меня к себе, гладит по голове и шепчет на ухо, что любит меня на своем языке. Он так уязвим, когда говорит по-ирландски. Мне нравится это слышать, но это больно, словно он загоняет иглы мне под ногти.
Его черты расплываются. Я поднимаюсь на цыпочках и целую его в щеку, в висок и снова в губы. Он отпускает меня. Физически, но не сердцем. Уходя, слышу его голос.
Спрятанную машину нахожу за деревьями в лесу в нескольких сотнях футов от дороги. Оглядываю бардачок: все на месте, включая деньги, – я не останусь на обочине жизни. Выезжаю на дорогу, вижу в зеркале заднего вида «Шевроле Камаро» – черное пятно, блестящее в лучах солнца – и его одинокий силуэт. Сдерживаю слезы и прибавляю газу. Серость за окнами несется мимо все быстрее.
18
18
Запах и тепло Кеннела становятся совсем призрачными. Я перестаю всхлипывать и представляю, как беру себя в кулак. Молли не должна видеть меня такой. Если Кеннел защищает меня, то я обязана защищать ее. Она и без того напугана и в замешательстве.
Меня встречают все те же кованые ворота и здание из кирпича цвета летнего пляжа. Оно ничуть не изменилось, хотя я была здесь семь лет назад. На наконечнике треугольной крыши покоится распятие.
Когда я приезжала сюда в прошлый раз, монахини возились с землей, высаживали маки, но сейчас прохладно для работ в саду – все внутри. С наступлением морозов они заточены в этих стенах – нет причин покидать святую обитель. Шаги эхом отдаются по коридору. Меня встречает старшая монахиня и приглашает присоединиться к обеду за общим столом. Видимо, я выгляжу неважно, раньше она даже не пускала меня на порог. Я отказываюсь и говорю, что подожду в саду, пока они не закончат.