— Я сегодня заехала домой до работы, договорилась в церкви, в нашей у Пимена, ну и надо же одежду приготовить подходящую, ведь завтра тридцатое…

О чем она говорит? Он особо не вникал. Какая кожа, медовая, чуть-чуть нагнуться и губами… нет, пока поостережемся, опасно. С ней — опасно!

— Приезжаю, а Лиза… Господи Боже мой! — она близко взглянула ему в глаза и вдруг спросила со страхом: — Алексей, ведь ты не уйдешь?

— Что ты! Я… Ты даже не представляешь…

— Нет, мне надо точно знать, дай мне слово.

— Пусть я умру, если я… Я никогда не уйду.

— Никогда? — она отодвинулась, освобождаясь от его рук; в глазах мелькнули удивление и боль, но тут же давешний пустой блеск заиграл в ярко-синих зрачках. — Впрочем, неважно… я что хотела?.. Да, у тебя есть сигареты?

— Ага, сейчас, — Алеша пошарил в наружном кармане сумки, достал пачку «Явы» и зажигалку, а вместе с ними выполз на белый свет и упал на красный песок тяжелый французский ключ. Обломки идиотского плана стыдливо закопошились в густом мареве. Он поднял ключ и сказал: — Я тут у одного старичка живу, на Арбате. Поехали, а, Поль?

— Поехали. — Она встала и пошла к воротам, он бросился за ней. — Видишь ли, — говорила она на ходу, — мне надо сесть и подумать. А старичок не рассердится?

— Нет, он добрый.

Она спешила, Алеша уже знал, что надвигается беда — никакие сады, никакие планы и ключи не спасут. Да ведь она сказала: «Тебя Бог послал!» То в жар, то в холод бросало его, покуда он ловил такси, ехал с ней на заднем сиденье, слушал странные речи, вел через коридорную бездну. Во мраке бесшумно приоткрывались двери, узкие щели слегка озаряли тернистый путь, из третьей донеслось: «Васенька, это ты?» — «Не волнуйтесь, — тотчас доброжелательно прошамкали из пятой, — это она сына ждет с Великой Отечественной», — а из шестой вопросили с напором: «Прикажете сдать в психушку?» Их всех уже сдала беспощадная жизнь. Он привел Поль в этот жалобный ад и теперь трепетал, но она ничего не заметила, вошла в комнату, села на диван с круглыми валиками и сказала:

— Как хорошо!

Из высокого окна сквозь листья в голубых небесах струился зеленый радостный свет; за стеклом резного шкафа — русские классики, живучие, уцелевшие и в смертный век Кирилла Мефодьевича; в овальных рамочках над письменным столом прекрасные лица тех, кто бесконечно ждал его; в правом углу за лампадой потемневший древний Спас.

— А где старичок?

— Его нет пока. — Алеша стоял посреди комнаты и исподлобья глядел на нее; в детской ее беспомощности было что-то пугающее, и он решился: — Тебе надо, Поль, выпить и прийти в себя.