— Зачем? — она взглянула странно, «приходить в себя» явно не желая.

— Ты больна, — настойчиво продолжал Алеша, — и я спасу тебя. Смотри. — Зашел за ширму, где находилась железная кровать с тумбочкой, вынул из фарфоровой вазы белые розы, бросил их Поль на колени. Пока она занималась цветами, достал из буфета бокалы, из холодильника бутылку, открыл, налил и протянул ей золотистое играющее питье.

Во вчерашнем похмельном недоумении мать, кажется, не поверила, что ее троечник поступил в Московский университет (однако никаких истерик, держалась достойно — и детский кошмар, «призрак веревки», его несколько отпустил), не поверила до конца, но покуда Алеша ходил в домоуправление, достала где-то пятьдесят рублей ему в дорогу. Вечер он просидел на кладбище и уехал в ночь с определенными намерениями: впечатления от Черкасской, Троицкого и первого пира в саду своеобразно спутались, кружили головушку. Но вот старинные средства обольщения — шампанское и розы, составные детали плана — незаметно превращались в средства спасения. Впрочем, он не смог бы отказаться от страстной цели и спасти ее желал только для себя.

— За тебя! — сказал Алеша и залпом выпил шампанское.

— Ты думаешь, надо? — спросила Поль, он кивнул, она медленно выпила, он налил еще, в тревожном волнении наблюдая за ней, она опять послушно выпила, отдала ему бокал, откинулась на спинку дивана и сказала: — Знаешь, Алексей, а ведь Митя меня бросил.

И тотчас вскочила — розы упали на пол, — подошла к окну, назад к двери, опять к окну. («Нормальное дело, — отвечал Алеша мысленно, про себя. — Узнал про паучка и бросил».) Но, удивительно, облегчения не чувствовалось от сбывшейся мечты, лишь непонятная тоска, жалость и желание становились невыносимы. Поль продолжала ходить по комнате крупным резким шагом, он почему-то не мог смотреть ей в лицо, она спросила отрывисто:

— Который час?

— Час.

— Никита звонил в одиннадцать. Сейчас он говорит, а Митя…

— Да ну их всех! Делай все, чтоб тебе было легче.

— Все?.. Нет, нельзя, страшно. Нет, не страшно, а… нельзя. Вот если б случайно как-нибудь.

— О чем ты? — спросил он напряженно, вспомнив по какой-то бессознательной ассоциации, как закапывал веревку на помойке. — Ты эти штучки брось!

— Штучки? — она остановилась напротив него. — А что, собственно, ты возишься со мной?

Он наконец взглянул ей в лицо — обугленное!

— Я люблю тебя.

— Замолчи! — закричала она, как очнувшись от удара. — Не говори мне о любви.

— Нет, буду, — возразил он упрямо.

— Ты еще смеешь… — Поль взяла со стола сигарету, закурила и села с пепельницей на диван. — Зачем ты меня привел сюда?