— Розы, незабудки… — протянул доктор ни к селу, ни к городу. — Здесь — нехорошо, — внезапно оживился. — Понимаете, смерть изучалась до сих пор как процесс материальный, биологический. Ее колоссальная энергия почти не освоена. Я как раз этим занимаюсь, а впервые почувствовал на себе лично в лесу на рассвете. Прошли годы, все утряслось, и после десятого класса я неделю жил в Милом. Что вы думаете? Разыскал кладбище. Могилка ухоженная, голубенькие незабудки, ну, крест… больше я там не бывал. Однако это впечатление (детали простенькие, но выразительные: цветы, березка, холмик, детское лицо на фотокарточке) послужило паролем по пятницам. Понимаете?

— У вас, доктор, много пациентов? Психов много?

— О, она совершенно нормальна, не сомневайтесь.

— Я в ней не сомневаюсь.

— Да и он…

— И не в нем.

— И он нормальный, но… гений. Что ж вы хотите?

— Уж прям гений.

— Как говаривал вождь: «Других писателей у меня для вас нет». Может, и слаб, но с даром предчувствия и с чудовищным воображением. Эта страна живет фантазиями, не замечали? Ну что еще… дар вины. Подарочек.

— Какой вины?

— Пистолет немецкий, взят с поля сражения. Гаврилу Принципа помните?

«Ну ясно, чокнутый, — решил Алеша, — писатель с женой попали в лапы».

— И Гаврилу помню, — поддакнул рассеянно. — И Наполеона, и дедушкин трактат черненький. Все помню, успокойтесь. Поезжайте домой, определите свои отношения с писателем, а то ведь пистолет может стрельнуть.

— Отношения у нас, если можно так выразиться, эстетические. Я ему даю забвение, он мне — энергию… из своих творческих отходов. Природа настоящего творчества, как известно, двойственна: и на солнце пятна. Мне достается…

— А вы скажите себе: я свободен — и поезжайте.

— И рад бы. Может, пистолет развяжет. Видите, как нас скрутило? Близнецы-братья — кто более матери-истории ценен? К примеру, они мечтают освободиться друг от друга.

— Кто?

— Митя с Полиной.

— Серьезно? — увлекся Алеша, на миг забыв, с кем имеет дело. — Они мечтают?

— Все мечтают.