Свет словно отскакивал от упруго натянутых тканей и отблёскивал на металлическом каркасе оболочки — прекрасном, изящнейшем творении господина Шухова. Ещё четыре, три, два года, год назад его гиперболоидные конструкции только мечтали оторваться от земли, а по не менее известным трубопроводам транспортировалась нефть Кавказа и Каспия. Сейчас же первые сколь ловко, столь и благородно возносились к облакам, а по вторым, миниатюрированным и приспособленным к использованию на дирижаблях, лились гидравлические и горючие жидкости. Неутомимый гений Владимира Григорьевича присутствовал на Выставке и вне воздушного флота: можно было не сомневаться, что его запатентованные трубчатые котлы будут достойно отмечены профессиональным сообществом и найдут самое широкое применение. И, пожалуй, было справедливо, что господин Бари, бывший начальником и старшим товарищем Шухова, отказался от «особой подписки» — с таким-то талантом! Но Михаил всё равно чувствовал своим долгом каким-то образом сообщить им, если столкнётся с чем-то, что живейшим образом могло бы сказаться на их предприятии.

Из раздумий его вырвал влетевший подпоручик — из тех, что адъютанты с аксельбантом, для заметности пёстро выряженный, с характерно выпяченной грудью. Впрочем, доложил он важное: Дмитрий Иванович назначал встречу «где-то через четверть часа с момента получения известия — или сколько там потребуется для завершения осмотра». Строго говоря, отправляться Михаил мог хоть сейчас, в компании подпоручика, однако отослал его, поскольку счёл, что неплохо бы прежде посмотреть на себя в зеркало и избавить господина Менделеева от созерцания потёков масла и смазки, а также прочих пыльных шрамов и отметин, — тот, как известно, всегда был опрятен и по отношению к своей одежде работал предельно аккуратно.

Михаил отдал проверочный лист одному из унтер-офицеров и спустился к себе в каюту, где и осмотрел форму, не заметив на ней следов пребывания наедине с техникой. Лишь омыл руки и погладил обритый череп. Оставался специфический запашок, но этим парфюмом он мог гордиться. К встрече он был готов. В последние сутки его даже не преследовала тень, а до того он уже перестал за ней гоняться, представься такая возможность.

Перестал он думать и о загадочном устройстве — он его даже не скрывал. Иногда вертел в руках, но чаще просто оставлял лежать на столе. Оставил он и мысли о его хозяйке. Но не потому, что сдался, а потому, что хотел позволить глубинным отделам мозга, любящим подремать и лениво пережёвывать то, с чем не справилось сознание, поработать вместо него. Обычные возможности он исчерпал, биться головой о стену было непродуктивно.