— В башке будет мутиться у того, кто гроб проверять возжелает, — хохотнул Пугачев. — А ежели ты ляпнешь, будто бы я от проказы али еще какой хвори заразной помер, то к гробу отродясь никто не подступится!

— Если я эдак про «покойника» брехать буду, то нас и в Казань никто не впустит, — справедливо заметил Ибатулла.

— Об чуме, малярии али проказе талдычить будешь, ежели в пути остановят, — еще веселее хохотнул Пугачев. — А когда в Казань въез–жать будем, бреши, что от сердечной немочи Господу душу отдал. Смекнул, нехристь?

— Умник и хитрец ты редкий, Емеля, — облегченно вздохнул Ибатулла. — Только еще вопрос у меня к тебе имеется. Чем оплачивать за все будешь?

— За что это? — сделал вид, что удивился Емельян.

— За постой трехдневный, — напомнил Ибатулла, начиная загибать пальцы, — за харчевание, за перевозку в Казань, за…

— Ну, будя, будя, — перебил его Пугачев. — Зараз за все в Казани сочтемся.

— Я хочу сейчас, — возразил хозяин караван–сарая.

— Нет, прямо сейчас не могу, — отрезал Емельян.

— Это почему?

— А вдруг ты меня опосля предашь? — слукавил Пугачев. — Деньги возьмешь и возиться со мной передумаешь?

— Я — не ты, — обиделся Ибатулла. — Подличать не стану!

— А я почем знаю? — усмехнулся Емельян. — Твоих мыслей чтить я не горазд!

— Ну ладно, — согласился Ибатулла. — Только сумлеваюсь я, что ты не обдуришь меня в Казани–то.

— А ты не сумлевайся, нехристь, — насупился Пугачев, делая вид, что обиделся. — Я слов на ветер не бросаю!

Хозяин караван–сарая с трудом подавил в себе сомнения. Хитрый и коварный постоялец не внушал ему доверия.

— А за тех двоих кто заплатит? — спросил он.

— Тоже я, — тут же солгал Пугачев, правдиво глядя в глаза хозяина. — Десять рублев серебром за все хватит?

— Ско–о–ко? — удивился Ибатулла. Озвученная сумма для него была такой запредельной, что он и предположить о ней не мог.

— Десять, — повторил Пугачев, видя, что его ложь без промаха поразила цель.