— Знаешь, что она однажды мне про него сказала? — поделился Игорь, когда мы сидели в пивном баре и пили отличное разливное нижегородское пиво, закусывая не чем-нибудь, а здоровенными, размером с цыплят табака, раками. — Она сказала, что вся ее недолгая совместная жизнь с ним была похожа на то самое горлышко со свастиками, которое он нашел и подарил ей в Трое — красиво, изящно, старинно, но самого кувшина нет, одно горлышко, а разве можно наполнить чем-нибудь горлышко разбитого кувшина?

Потом он глубоко вздохнул, отхлебнул пива и сказал:

— Представляешь, сегодня утром она раздарила официанткам в столовой все, что я купил ей вчера в Плесе. Вот взбалмошная девчонка! Разве можно не любить такую?

— Ну да, — покачал головой я, — Машу, которая родила тебе двух отличных мужиков и нянчилась с тобою всю жизнь, любить не за что.

— Слушай!.. Ешь, пожалуйста, раков. Не грызи мою совесть. Она и так вся изъедена. Бедная Машенька! Как представлю… Давай возьмем еще по кружке пива и по сто граммов водки.

За обедом, когда «Дядюшка Тартар» уже отчалил от нижегородской пристани и побрел по Чебоксарскому водохранилищу, прошел омрачающий радость поездки слух о том, что сценарист Морфоломеев найден в своей каюте без признаков жизни. Все всполошились, актриса Непогодина расплакалась, но тотчас черную весть сменила светлая — сценарист подал признаки жизни. Оказывается, просто запой его вошел в такую злую стадию, когда бедняга впадает время от времени в состояние близкое к клинической смерти — он мертвецки бледнеет, холодеет и его невозможно разбудить, покуда он сам не вскочит; вскочив, он посмотрит на окружающий мир сквозь щелочки заплывших глаз, пробормочет: «Ой, мамочки! Ой, папочки!» и потребует водки.

Погода испортилась. Весь остаток дня Ардалион Иванович и Лариса каким-то образом участвовали в съемках фильма — для них срочно придумали небольшие эпизодические роли. А мы с Игорем до самого вечера горланили песни, озорничали на палубе, выкрикивали названия иранских населенных пунктов, как будто не плыли по Волге, а летели на бомбардировщике над Ираном.

— Ах вот вы где, голубчики. Хороши! — сказала, однажды заглянув в мою каюту, Птичка. — Продолжайте в том же духе.

— Птичка! — воскликнул я, бросился к ней, но споткнулся о чей-то «труп», лежащий на полу, и упал на колени. С колен я воззвал к ней: — Ты сама не представляешь, какая ты актриса! Ты — Настасья Кински! Я приглашаю тебя на роль в моем фильме.

— Не стоит, — дернула она плечом. — Меня уже обещали познакомить с более трезвыми режиссерами.