— Я знаю, кто из нашей съемочной группы связан с вашей атаманщицей.

— Не может быть! — воскликнул я. — Кто же?

— Это Сережка Вовси.

— Что значит «Сережка Вовсе»?

— Да не «вовсе», а Вовси, у него фамилия такая. Помощник оператора.

— Откуда же ты узнала, что он связан с нашей Закийей?

— Он усиленно читает по-английски ту самую книжку того самого автора, которого вы собираетесь потребовать от Англии. «Дьявольские песни».

— «Сатанинские стихи»?

— Да, «Сатанинские стихи».

— Ну, милочка, это еще ничего не доказывает. Может быть, простое совпадение. Но, во всяком случае, ты молодец. Продолжай следить за ним. Только смотри, чтобы никто ничего не заподозрил.

Больше о Сережке Вовси в тот день ничего узнать не удалось. Зато из недолгой беседы с капитаном теплохода Николаем Степановичем, который заходил поинтересоваться профпригодностью врача Мухина, выяснилось, кто такой был Николай Никодимович Таралинский — поэт-народник, в своих стихотворениях звавший русский народ на борьбу с Русским государством. Его стихами зачитывался Ленин и многие знал наизусть.

Перед ужином мы ловили по всему теплоходу «труп» сценариста Морфоломеева, который совершил побег из санитарной каюты и носился повсюду в поисках спиртного. Я обрел его в каюте Ардалиона Ивановича, причем застал весьма эффектную сцену — посреди каюты стоял беглый сей «труп» на коленях перед Птичкой, обнимая ее колени и целуя их в самые коленные чашечки:

— Прекрасная, волшебная, у него есть, я знаю, у него есть! Хотя бы граммов пятьдесят-тридцать.

Самого Ардалиона Ивановича в каюте не было. Мы с Игорем и судовым лекарем схватили Морфоломеева поперек туловища и потащили. Он исторгал в наш адрес проклятия, подобные, должно быть, тем, которые адресовал царскому произволу и самовластию поэт-народник Таралинский.

— Слушай, — спросил меня Игорь, когда мы вновь заточили беглеца в санитарной каюте, — а почему она, собственно, все время находится в каюте у Тетки?

— Прячется от тебя, — ответил я.

— Странно. Ведь она знает, что я переселился к тебе, пью с тобой тут. Почему бы ей спокойненько не обитать в нашей с нею каюте? Как ты думаешь, у нее может возникнуть что-нибудь с. Ардалиошей?

— Можешь не волноваться, — заверил я своего друга, — еще весной Ардалиончик жаловался мне, что вот уже больше года он не может спать с женщинами.

— А что же он не обратился в мою клинику?

— Спроси его об этом сам. Может быть, ему так спокойнее живется.