Федька, совершенно забыв о своем ремесле, остановился и слушал, затаив дыхание.
А потом с ним от песни сделалось что-то странное.
Он словно бы воспарил туда, где голова трудится как-то иначе, зато громко слышен голос сердца, и лишь оно имеет право распоряжаться плотью.
Сердце отделилось от тела и понеслось вперед, безошибочно прокладывая себе дорогу сквозь пестрейшую толпу, а Федька спешил за ним следом, уклоняясь от хватающих рук в разноцветных перчатках. Эти руки исхитрялись все же обнять его на лету за шею, неведомо чьи уста выкрикивали в ухо соблазнительные слова, некая дама приняла Федьку за своего махателя и молниеносно назначила свидание в известном месте, в третьем часу ночи, некий кавалер доложил ему, что через час будет подана к крыльцу карета, и хлопнул по плечу, - очевидно, приятели затевали похищение маскарадной прелестницы. Федька только мотал головой и летел дальше, дальше, за сердцем… и остановился вдруг, тяжело дыша, потому что более бежать было незачем…
Каким-то дивом толпа, расступившись, образовала коридор в шесть, не более, шагов, и Федька увидел даму в белом капуцине, в черной маске, в черных перчатках. Это была Варенька Пухова - лишь она могла так отрешенно стоять у стены, чуть наклонившись вперед, как если бы и ее сердце в полет отправилось, а она от растерянности медлит…
И она была совсем одна.
Федька сделал шаг и другой, совсем ополоумев от волнения. Маска в белом капуцине сделала шаг и другой - ее тоже несло над паркетным полом, она тоже ног под собой не чуяла. На третьем шагу они встали - друг против дружки, глядя в глаза и не умея выговорить хоть единое приветственное слово. Господь хранил их - толпа их не задевала, и даже известные маскарадные любезности были не так громки и визгливы, чтобы нарушить их тишину…
– Вы… - сказал Федька.
– Да, - ответила Варенька шепотом, но он услышал. И даже не осознал сгоряча, что свершилось чудо: как он ее - так и она его узнала в толпе непостижимым образом, словно бы ее предупредили - вон тот ополоумевший молодец в красном и есть полицейский служитель Федор Савин.
Безумие росло, разворачивалось ввысь и вширь, безумию было дозволено все в этот вечер - и Федька взял две маленькие руки в черных перчатках, словно собираясь вести Вареньку на танец, хотя танца поблизости не было. И она не отстранилась, только чуть сжала его пальцы, как если бы призывала к молчанию.