Что бы в тот миг могло быть важнее любви - он не знал.

– Я люблю вас, - негромко сказал Федька. - Я люблю вас.

– Нет, нет… - услышал он.

Кабы это было подлинное «нет», она не осталась бы, она бы поспешила прочь и затерялась в маскараде, она же отступала, пятясь, мелкими шажками.

– Я люблю вас! - повторил он, удивляясь звучанию собственного голоса: ему казалось, что голос перекрыл и оркестр на хорах большой залы, и шум голосов, и крики шалящих масок.

– Нет, нет, нельзя…

Варенька всегда была непредсказуема. Вот и сейчас - сделав два шага, она вновь оказалась рядом с Федькой, да еще встала на цыпочки, да еще доверчиво положила руку в черной перчатке ему на грудь.

– Вы лучший из людей, вы самый смелый, самый благородный, - сказала она. - Вам Господь другую любовь пошлет! А меня, может, завтра из Москвы прочь повезут, в обитель! Прощайте, друг мой единственный, прощайте…

И, выпалив эти безумные слова, она повернулась наконец и побежала через толпу, разорвала цепочку танцоров, скрылась за высокими и статными масками.

Федька кинулся следом.

Он был счастлив безмерно и беспредельно!

Но счастье его оборвалось от сильного удара по плечу.

– Смуряк охловатый! - услышал он. - Где тебя черти носят?!

Это был Михей Хохлов в зеленом капуцине с белым бантиком у правого плеча, и говорил он весьма громко и внятно. Он бы мог и целую проповедь тут прочитать, взгромоздясь на стул, на байковском наречии - никто бы в общей суете не обратил на нее внимания.

– Да тут я, - растерянно и обалдело, словно только что грохнулся с высоты на землю, отвечал Федька.

– Тут ты! Девица-то пропала! Была с князьями, с княгиней и княжной, и сгинула куда-то!

– Тут она, вон туда побежала, - показал Федька.

– Ты сдурел?

– Точно она. В белом, в черной маске, черных перчатках…

Михей уставился на товарища в недоумении - знать сие Федька никак не мог.