Весь этот день 12 июня русские моряки провели в неустанном движении вдоль сахалинского побережья. Невельской дважды высылал к берегу шлюпку и байдарку на которых матросы под командой мичмана Гроте и подпоручика Попова исследовали обнаруженное у подножия гор огромное озеро, начав таким образом производить опись. Помощник штурмана также сделал на берегу необходимые исчисления, чтобы определить широту. Как только задул ветер, «Байкал» снялся с верпа и двинулся к северу вдоль побережья. На шлюпку был передан приказ идти параллельным курсом в поисках возможного прохода в озеро.

Таковой вскоре был найден. Исходивший из него энергичный водный поток пересекался в море с приливным течением, которое до шести часов вечера помогало транспорту продвигаться на север. В половине седьмого это течение развернулось на юг. В том месте, где оно под углом в девяносто градусов перебивалось мощным потоком из озера, вода в море кипела, словно в огромном котле. Этот сулой[102] тянулся миль на десять. Шлюпку, вошедшую в него, швыряло из стороны в сторону.

— Мне кажется, я понял в чем состояла ошибка Крузенштерна и других, — сказал Невельской, пристально наблюдая за скачущей шлюпкой в бинокль.

— В чем же? — немедленно спросил Халезов.

— Они все приняли этот сулой за бар[103] какой-то реки, после чего побоялись отмелей и ушли в море. А бара здесь никакого нет. Просто два течения пересекаются в этом месте. Никто не учел приливный поток вдоль берега. Оттого и ошибка. Не рискнули подойти, чтобы точнее определить широту.

— Думаете, этот перекресток во всем виноват?

Халезов тоже смотрел на матросов, которые вцепились в борта ходившей под ними ходуном шлюпки.

— Уверен, — кивнул Невельской. — Здесь как на Розе ветров — все лучи в одной точке сходятся.

Он передал свой бинокль штурману и отошел к носовой мачте. Усталость, накопившаяся за сутки без сна, едва не валила его с ног, и он не хотел, чтобы Халезов это заметил. Опершись онемевшей спиной на мачту, Невельской вынул из кармана медальон, раскрыл его и впервые посмотрел не на образ Богородицы, а на Розу ветров, изображенную под компасом на внутренней стороне крышки. Лучи, определяющие стороны света, традиционно были равной длины, хотя назначение их состояло в том, чтобы указывать на преобладающий ветер — тот, что господствует в данном месте, устанавливает его характер, его судьбу.

Невельской смотрел на медальон и думал о своей собственной Розе ветров, о том, что у каждого человека — свой луч, своя судьба, свой преобладающий ветер. Он вспоминал матушку, дядю Петра Тимофеевича, адмирала Литке, великого князя Константина Николаевича, графа Перовского, генерала Муравьева и даже литератора Тютчева, и все они, такие несхожие между собой, вливались друг в друга и составляли вместе его луч — луч капитан-лейтенанта 10 флотского экипажа Геннадия Невельского, стоявшего сейчас под сахалинским небом на палубе своего транспорта перед лицом огромных событий, на которые твердо и неотвратимо указал этот луч господствующего в его судьбе ветра.