Баркас замер, грузно раскачиваясь в темноте, Митюхин поднялся с банки и начал сигналить о готовности. Через пару секунд на «Байкале» в ответ быстро замигал фонарь.

— Давай, братцы, — сказал старший офицер.

Матросы пришли в движение. Руки их скользили по мокрому от ливня и забортной воды якорю. Махина не поддавалась, баркас раскачивало все сильней, снося с точки сброса.

— Навались! — перетянутым голосом захрипел кто-то из общей кучи, облепившей железную громадину на корме. — Сама пойдет!

Якорь, заскрежетав по дереву, сдвинулся с места, и сверкнувшая в этот момент молния выхватила из небытия застывших посреди моря людей. Все они в своем невероятном усилии обратились как бы в одно существо — стали единым целым не только с якорем, но и с баркасом, и с морем, и с низко нависшим небом, и даже с осветившей их молнией. Все они были одно. И это одно было вечным.

Якорь на мгновение тяжело завис над лизнувшей его волной, а затем без звука ушел в нее, как будто его и не было. Освободившийся от гигантского бремени баркас подпрыгнул. Матросы повалились друг на друга, Митюхин уронил за борт факел и, потеряв равновесие, наступил прямо в канатную бухту. Удар грома заглушил жалобный крик, но уже в следующее мгновение хлипкое тело Митюхина швырнуло на корму, разбрасывая в стороны остальных. Якорный канат, обхвативший его ногу, стремительно тащил его за борт, и, если бы не Завьялов, который успел хватануть топором по натянутому в струну канату, незадачливой жизни Митюхина пришел бы конец.

— Ух ты, — выдохнул лейтенант Казакевич, глядя на белые в свете полыхнувшей молнии выпученные глаза матроса, не успевшего даже сообразить, что с ним произошло.

— А якорь-то — тю-тю, ваше благородие… — негромко сказал кто-то за спиной старшего офицера.

Невельской на известие о потерянном якоре отреагировал крайне жестко. Не дослушав доклада от Казакевича, он бросился к Завьялову и схватил его за рубаху на груди.

— Линьками запорю! На рее вздерну! Ты понимаешь сам, что натворил?!

Голова штрафника ходила из стороны в сторону, однако он почел за лучшее на вопрос командира не отвечать.

— Геннадий Иванович, он человека спас, — подал голос старший офицер.

— Он больше полусотни человек погубил! — еще громче закричал Невельской. — И все предприятие!

— Дождемся утреннего прилива, — продолжал увещевать Казакевич. — Расклепаем плехт, завезем его и стянемся. А в ночной отлив можно будет еще верпами попытаться.

— А если не дождемся?! — Невельской в ярости с такой силой рванул рубаху Завьялова, что она с треском разорвалась, а в руке у командира остался клок промокшей насквозь ткани. — Тогда как?! Что, если нас в ближайшие полчаса разобьет? Сколько мы тут продержимся без корабля?! Без припасов! Не гиляки, так беглые каторжники под топор пустят. Да он нарочно это сделал! К брату своему нас всех захотел привести!