— Это невозможно, Геннадий Иванович. Откуда же ему было знать, что Митюхина за борт потащит?

Невельской остановился в своей безудержной ярости, словно с огромного ходу наскочил на мель. Обведя пылающим взглядом столпившихся вокруг него матросов, он невероятным усилием обуздал своего вырвавшегося на волю внутреннего зверя и помотал головой:

— Не стоять… Разойтись всем… Правый становой готовить к расклепке. А ты… — Он снова посмотрел на Завьялова. — Под замок его. И чтоб глаза мои тебя не видели. Молись, подлец, чтобы корабль до утра не развалился. Иначе я тебя вместе с ним утоплю!

Когда Завьялова увели, Невельской заметил, что до сих пор сжимает в правой руке клок его рубахи. Раскрыв ладонь, он увидел в тряпке неказистый самодельный крестик с оплавленным Христом.

Вода между тем начала прибывать. Транспорт било о кочковатое дно, и с каждой минутой все сильнее казалось, будто следующий удар станет последним. «Байкал» ходил ходуном, как эпилептик в тяжелом припадке, но, очевидно, Завьялов по слову командира все же молился в своем заточении, и молитвы его в ушах Бога были хороши.

Утром 20 июня, после шестнадцати часов утомительных трудов, во время которых ни один человек на борту ни на минуту не сомкнул глаз, шестивесельный баркас под командованием лейтенанта Казакевича при тихом ветре с берега завез второй становой якорь, и жестоко потрепанный транспорт сошел с мели.

Отойдя от злополучной банки на глубину примерно в двенадцать метров, Невельской приказал встать на верп и, не дав никому отдыха, отправил на берег шлюпку и байдарку с лейтенантом Гревенсом и подпоручиком Поповым. Среди матросов особой борьбы за место в береговой команде на этот раз не случилось. Люди так вымотались, что танцующие девушки могли порадовать их только в глубоком и беспробудном сне. Одному Невельскому было плевать на усталость. Обнаруженный за день до этого пролив, из-за которого «Байкал» едва не потерпел крушение, мог оказаться частью Амурского лимана, и мысль, что это возможно, не оставляла в сердце командира ни жалости, ни эмоций — вообще никаких обыкновенных человеческих чувств.

5 глава

5 глава

К вечеру, впрочем, чувства вернулись. Они сплелись в тугой змеиный клубок и обратились в одно — в чистую, без примесей, ничем не замутненную ярость. По причине поднявшегося часам к пяти северного ветра «Байкал» отступил под паруса. Невельской уже не мог рисковать потрепанным за прошлую ночь транспортом и дал приказ отойти на время подальше от прибрежных мелей. Однако переждать ветер не удалось. Вскоре он так засвежел, что вернуться к берегу за шлюпками не представлялось возможным. Всю ночь корабль продержался под парусами, лавируя в море. Невельской, не в силах узнать ответа на свой вопрос о найденном сутки назад проливе, крушил посуду и мебель в своей каюте.