Курбатов оглянулся на Тирбаха и Власевича. Они уже поняли, что происходит, и разошлись в разные стороны, готовясь принять бой. Только капитан фон Бергер, как ни в чем не бывало, сидел на осколке стены под самой башней, демонстрируя полное безразличие ко всем этим бесконечным выяснениям отношений славянами-унтерменшами.

– Что же тебя остановило?

– Это я подослал к тебе сначала Газду, потом Австрияка. Сказал своему старшему: если этот москаль-золотопогонник поможет нам развеять свору Ордаша, пусть топает дальше. Ведь от самой Маньчжурии идет. Только, знаешь, для моих, там, в штабе, что белые, что красные – все равно русские. Они, конечно, согласились пока что не трогать тебя, но только до завтрашнего дня. Поэтому завтра же уходи отсюда, а то пристрелят меня вместе с тобой.

– Вначале мы должны были помочь вам уничтожить Ордаша, потом вы бы уничтожили нас. Убийственная комбинация, – признал подполковник.

– Ты ведь знал, на что идешь, – недобро взблеснул глазами Сотник. – И поменьше мудрствуй. Если бы я не услышал от Газды, что твои деды с Украины, казачьего рода, никакой сатана меня не разжалостивил бы.

– Вот что значит вовремя пооткровенничать с хозяином. Можешь дать проводника?

– На кой он тебе черт?

– Сам знаешь: не тебя, так другого подошлют.

– А ты как думал, подошлют. Но коль уж ты помог… Дам, но только на пятьдесят километров.

– С паролями.

– Хорошо, с паролями, – неохотно согласился Сотник. – Раз уж ты уложил стольких энкавэдистов.

Курбатов угостил Сотника папиросой. Закурили, помолчали, глядя на ожидавших своей участи ордашей.

– Теперь ты их прямо здесь или?..

– Ты что, за ангела меня имеешь? Они у меня пройдут через все те пытки, которыми изощрялись над местными крестьянами. Через все! Они у меня смерти на коленях вымаливать будут. Но только тебя это уже не должно интересовать. Ты живи. Пока что…

77

77

«Солнечная Корсика» процветала. Новая мебель. Двое молодых официантов. Цветы на столиках и… залитая солнцем терраса, «бункер Скорцени» времен его охоты на Муссолини.

– О да, вопреки всем прогнозам гестапо и воле Господней, вы все еще живы, господин Шварц?! – с медлительной вежливостью палача приветствовал владельца ресторана «первый диверсант рейха». – Вы, конечно же, решили, что раз и навсегда избавились от меня как назойливого посетителя. Но что поделаешь, опять вынужден вас огорчить.

За время, которое они не виделись, очертания коренастой фигуры баварца стали еще более несуразными, белесые, почти бесцветные глаза заметно потускнели, постепенно наполняясь старческой тоской обреченности. Зато квадратное, кирпичного цвета лицо приобрело печать мрачной решительности, в то время как вызывающе упрямый, баварский подбородок этого «неисправимого сепаратиста» по-прежнему упирался в окружающий его мир с упорством приклада старой австрийской винтовки образца Первой мировой войны.