– В таком случае нужно признать, что ей пришлось выполнять ту работу, которую не удосужились выполнить вы, Родль.

29

29

– А вообще-то вы храбрец, Фройнштаг. – Скорцени сказал именно так: «храбрец», в мужском роде. Лилия должна была воспринять это как высшую степень похвалы. – Хотя и достаточно безрассудны. Правда, безрассудство иногда тоже называют храбростью. В этом один из жестких парадоксов войны.

– Но бывает наоборот, – сухо проговорила унтерштурмфюрер, гулко отстукивая каблуками по переходу замка, – истинную храбрость беззастенчиво клеймят безрассудством. Вы и сами, помнится, сидя в машине…

– Бывает, что клеймят, не спорю.

– Кстати, о безрассудстве чаще всего говорят, когда речь заходит о штурмбаннфюрере Скорцени.

– Ну уж я-то слышу об этом впервые.

– Хотите, чтобы судачили в открытую, в вашем присутствии?

– Боже упаси.

– Так что я всего лишь пытаюсь подражать вам. Насколько это возможно, будучи женщиной.

Остановились у двери комнаты Отто. Она была приоткрыта.

Скорцени выжидающе посмотрел на Лилию. Он чертовски устал сегодня – что есть, то есть. Но если бы Фройнштаг решилась зайти…

Они, «супруги Штайнеры», находились здесь уже четвертые сутки. Однако до сих пор унтерштурмфюрер так ни разу и не переступила порог комнаты своего «супруга». К тому же упорно сдерживала попытки Скорцени проникнуть и в ее келью.

«Непорядок, – сказал себе однажды по этому поводу штурмбаннфюрер. – С собственной женой разобраться не в состоянии».

Скорцени глянул на Фройнштаг. Лицо ее напоминало довольно непривлекательный восковой слепок, в чертах которого не стоило искать проявления каких-либо чувств. Нет, он не отважится предложить Фройнштаг зайти. Хотя, при всей своей усталости, не отказал бы себе в удовольствии провести этот вечер в обществе женщины.

– Вы решились пригласить меня?

– Вас это пугает?

– Могли бы заметить, что вне операции я пытаюсь избегать какого-либо общения с вашими парнями.

– Заметил. Ценю.