– Где я, Господи? – вслух спросила она себя, не в состоянии припомнить, куда занесла ее нелегкая. Комната была довольно просторной и совершенно незнакомой.

– Эй, есть здесь кто-нибудь?! В этой чертовой келье?!

Ей никто не ответил. Зато она с омерзением определила, что дух из ее рта исходит такой, словно она дышала, сидя в винном погребе.

– Неужели опустошила весь тот графин, который внесла служанка-монахиня во время встречи с Паскуалиной? – покаянно взглянула Мария на икону с изображением другой кающейся – Марии Магдалины. Словно специально выставленной напротив похмельного ложа, в которое, поднявшись, она поспешно вернулась.

– Так есть кто-нибудь в этом Эдеме?! – воскликнула она еще раз, но, убедившись, что вряд ли удастся дозваться кого-нибудь, поднялась с постели и, пошатываясь, подошла к креслу, на котором было небрежно развешано ее одеяние.

Чувствовала она себя прескверно. Голова буквально разламывалась. Перед глазами все плыло. Пол пошатывался вместе с нею, словно при землетрясении в шесть баллов.

Еще не совсем одевшись, Мария заметила свисающий к перилам канатик и подергала его. Звука колокольчика она не услышала, однако не прошло и двух минут, как дверь отворилась и на пороге появилась служанка-монахиня. Возможно, та же, которая принесла вчера злополучный графин с вином.

«Уж не напоила ли меня Паскуалина, чтобы сделать более словоохотливой?» – закралось в ее душу омерзительное подозрение. К Паскуалине она относилась, как обычно относятся к доброй, чудаковатой, способной на самопожертвование простушке. Одобряя при этом ее жертвенную верность папе римскому, избранный ею полумонашеский-полусемейный способ сожительства и в то же время искренне, по-женски жалея ее. Уж кто-кто, а она, Мария Сардони, способна была оценить возможности Паскуалины, признавая, что эта женщина, с ее целеустремленностью и привлекательностью, достойна лучшей, и, прежде всего, мирской, светской жизни.

– Слушаю вас, княгиня Сардони, – напомнила о себе монахиня.

– Что, княгиня?! Кто вам сказал, что я княгиня?

– Что бы вы хотели на завтрак? – демонстративно не расслышала ее вопроса монахиня.

– Вы обратились ко мне, употребив аристократический титул. Кто вам назвал его? Сестра Паскуалина?

– Могу предложить немного вина, кофе и сладости, – вновь не обратила внимания на ее вопрос монахиня. Ей было уже далеко за тридцать. Смуглое, с запавшими щеками лицо, черные, горячечно полыхающие глаза религиозной фанатички… Во всяком случае Марии хотелось именно так определить тип этой женщины – «религиозная фанатичка».