– То есть что значит: «почему»?

– Потрудитесь объяснить, почему, на ваш взгляд, эту женщину ни при каких обстоятельствах нельзя было оставлять в живых.

– Не будь вы Скорцени, я бы очень даже просто объяснила вам, почему! – нервно выпалила Лилия, подхватываясь со своего лесного трона. – Но вы же понимаете, кто вы и кто я.

– Относительно вас у меня теперь значительно больше ясности, чем в отношении себя. Вы уж извините, Фройнштаг.

Скорцени медленно, не спуская с Лилии глаз, надел тонкие кожаные перчатки и положил руку на открытую кобуру пистолета.

– Что, штурмбаннфюрер, что?! – испуганно попятилась от него Фройнштаг. – Я понимаю, что превысила свои полномочия, но считала, что…

Скорцени играл желваками, устрашающе подергивая при этом шрамами.

– Если хотите услышать заверения в том, что я не донесу на вас ни Кальтенбруннеру, ни гестаповскому Мюллеру?..

Штурмбаннфюрер хищно улыбнулся, освещая свое умиление багровыми шрамами изуродованной щеки. Это была та «улыбка Квазимодо на лице камикадзе», которая леденила душу не только Лилии Фройнштаг, но к которой не могла привыкнуть даже она, женщина, безумно влюбленная в этого человека, делившая с ним постель.

– В любом случае я обязана была заверить вас в этом. Дабы вы не сомневались, – окончательно растерялась Лилия.

– Вот именно: обязаны были, унтерштурмфюрер. Хотя, признаться, я плохо представляю себе, как бы выглядел этот донос. Особенно гестаповскому Мюллеру.

– Обыкновенно. Как все остальные доносы, – слегка осмелела Фройнштаг. – Но мы с вами не о том говорим. Только что вы хотели пристрелить меня, Скорцени. Я почувствовала это.

– Я никогда не отказываю себе в таком желании. Если только оно возникло. Кажется, вы что-то говорили о доносе.

– Не измывайтесь надо мной. Если бы на месте Катарины оказалась я, на один патрон в магазине вашего вальтера, конечно же, стало бы меньше.

Скорцени расстрелял ее взглядом, демонстративно застегнул кобуру, как бы подчеркивая, что слишком ценит каждый хранящийся в ней патрон, и продолжил свой путь в сторону виллы.

61

61

Поднялось солнце, и каменистая тропинка парила, источая терпкий запах полуистлевшей хвои.

Немного успокоившись, Скорцени понял, что ему совершенно не хочется возвращаться на виллу и вообще выходить из этого леса. День войны, проведенный в одиночестве в лесу где-то в центре Италии… Чудесная мысль.

– Уж не знаю, что она там наговорила, эта стерва, – совершенно некстати возникла у него за спиной Лилия, – зато знаю, какую ошибку допустила я сама. Не следовало доверять ее вам – ничтожному влюбленному мужлану. Я сама должна была пристрелить ее. Даже без вашего ведома.