Двигатель, когда он, наконец, принял форму готового к гонкам мотора, представлял собой компактный 65-градусный V6 с двумя рядами по три цилиндра в каждом. Блоки были сделаны из алюминиевого сплава, а головки цилиндров имели два верхних распределительных вала и две свечи зажигания на цилиндр. В 1,5-литровой версии для Формулы-2 двигатель Dino развивал около 190 л. с. при 9200 об/мин. Увеличенный до 2,5 литра для Формулы-1 и работающий на авиационном бензине (одобренным регламентом соревнований на сезон 1958 года), он развивал громадные 270 л. с. при примерно 8500 об/мин. В плане чистой мощности моторы Dino были лидерами в классе Формулы-1, но шасси, на которые они устанавливались, были безнадежно устаревшими.
Тайна пропавших машин
Энцо Феррари не придерживался какой-либо последовательной политики в отношении своих старых гоночных автомобилей: большинство из них он раздавил, разобрал или распилил на части. Некоторые из ранних образцов его машин, «Tipo 500», «375-я» и т. д., избежали уничтожения, а вот «Squalo», «Supersqualo» и «Lancia D50», едва появившись на авансцене, вскоре оказались запертыми внутри заводских стен, где ржавели, разбирались на детали, а порой распиливались и расплавлялись. Прекрасные «Lancia D50», которые позже были превращены в «Ferrari 801» 1957 года, отличавшиеся скверной управляемостью, были уничтожены полностью, за исключением одного-единственного экземпляра, который теперь обитает в Музее автомобилей в Турине. Та же участь постигла поздние «Tipo 156», прекрасные, акулоносые 1,5-литровые болиды, приведшие Фила Хилла к званию чемпиона мира 1961 года. Все они были уничтожены заводом, ни одной машины не осталось. В более поздние годы Феррари был чуть более милостив. Изредка он предоставлял устаревшую машину любимому гонщику или продавал ее богатому коллекционеру, например, французу Пьеру Бардино, во владении которого имеется большое имение с собственным штатом механиков и частной трассой, построенной специально для обкатки его личных Ferrari. На протяжении многих лет Феррари часто рассказывал о любви и уважении к своим автомобилям, но он проявлял эту любовь странным образом, поручая командам своих механиков работу по распилу шасси и переплавке деталей из алюминиевых сплавов. Почему? «Старые машины казались ему бесполезными. Он думал только о новых», — сказал один из бывших инженеров компании. «Может быть, он стыдился их», — полушутя прокомментировал мне Фил Хилл.
В одном из своих пафосных опусов на эту тему в начале 1970-х Феррари писал о своем уходе из соревнований и о своей, как он утверждал, любви к собственным автомобилям: «Я не был способен заставить машину страдать». Но если так, то почему он позволял механикам уничтожать устаревшие машины в литейном цехе, словно трупы в нацистском концлагере? Почему он устроил Аушвиц своим гоночным автомобилям прямо под окнами офиса?