Огрызков тут же вспомнил, что в ту страшную ночь, уже перед зарей, его, оглушенного взрывной волной, Мая Николаевна привезла сюда. И тут сдала его именно этой медсестре и на клочке бумаги написала:

«Тов. Огрызков, оставляю тебя, золотого человека, на попечение золотой сестры. Звать ее — Елена Сергеевна. Все будет хорошо. Надеюсь, еще встретимся…»

«Тов. Огрызков, оставляю тебя, золотого человека, на попечение золотой сестры. Звать ее — Елена Сергеевна. Все будет хорошо. Надеюсь, еще встретимся…»

Огрызков смутился и, будто отчитываясь перед Маей Николаевной, подумал: «Елена Сергеевна и в самом деле золотая, а я, должно быть, медный…»

Вот с таким настроением Огрызков вошел в пустынно-молчаливый двор Шикунова и не сразу заметил, что, сидя на крылечке, его ждал сам старшина Токин. Они быстро пошли навстречу друг другу и обнялись. И так, стоя обнявшись, они разговаривали.

— Старшина Токин, Ваня, душа по тебе изболелась, — говорил Огрызков. — Не раз за это время спрашивал себя: да неужели ж его постигла беда? А если нет, так что же он молчит?! Забыл про Огрызкова?!

Старшина отвечал:

— Да помнил… А делал то, что зверем рычало: «Токин, что зеваешь! Спасай! Гибнут!..» И все-таки и в этой горячке нет-нет да и вспомню про тебя!

Прошла минута мужских грубоватых объятий, немногословно высказанных дружеских чувств. Теперь они сидели за шикуновской хатой, на побуревшей лебеде. В этот октябрьский день начинал разгуливаться ветер. От долгого бездождья ветру легко было поднимать пыль на безлюдных переулках и дворах, на пересохших огородных грядках. И он клубами поднимал ее и рассеивал в туманную завесу. А здесь, за хатой, было затишье. Тут же, чуть наклонившись, стоял мотоцикл. Указав на него, старшина предупредил Огрызкова:

— Я ведь на этой машинке к тебе заскочил не для длинных разговоров. Начну сразу с главного: как здоровье?

— Здоровье в порядке… Но медики велят принять еще десять сеансов.

— Раз велят — значит, надо. — И сразу же поспешил задать другой вопрос: — У тебя не остыло желание попасть на ту землю, какую «они» топчут?

— Не остыло.

— Ненависть к «ним» жжет душу?

— Печет.

И снова старшина — с прискипающимися вопросами:

— А хватит ли твоего «печет» быть осмотрительным там, где нужно?..

Тут Огрызков не сдержался:

— Хватит. — Добавил: — И тебе, старшина, хватит трясти мою душу. Нет доверия — не посылайте. Я и здесь пригожусь, если не тебе, то таким людям, как товарищ Щебуняев, как Мая Николаевна. Чем она хуже тебя? В ту дьявольскую ночь Мае Николаевне нужно было три часа, чтобы понять Огрызкова…