– Бутч Кэссиди не умирает.

– Хорошо бы он все же умер.

– Ты о чем болтаешь? – сердито вскинулся Ван. – Мой брат лучший человек из всех, кого я знаю.

– И лучший из всех, кого я знаю, Ван.

– Мне тебя не понять, Гарри.

Сандэнс с трудом выдохнул, застонал, попытался удобнее улечься на лавке у двери:

– Ван, если ты здесь умрешь, они решат, что покончили с ним, и перестанут его искать.

– Кого?

– Бутча Кэссиди. Они решат, что наконец-то поймали Бутча Кэссиди и Сандэнс-Кида. И все закончится.

– Но… как же я? Что будет с Ваном Паркером? И с Рипом ван Винклем?

– Мир изменился, Ван. В нем больше нет места для нас. А может, и не было никогда.

– Я ничего в жизни не достиг, – тихо проговорил Ван. – Никто не будет по мне скучать. Никто обо мне не вспомнит. Бутч вечно пытался от меня сбежать. Всегда оставлял меня в дураках. А я просто хотел быть с ним рядом. Стать таким, как он. Но не стал. Я не был храбрым. И добрым тоже не был. Меня не любили.

– С ним сложно было тягаться.

– Ага. Он всегда был толстой, благородной занозой в заднице.

Сандэнс застонал. Боль не давала ему отключиться, погрузиться в небытие, и Ван был этому рад. Господи, помоги ему. Он был рад. Он не был готов отпустить Сандэнса. Пока еще нет.

– Он не пытался от тебя сбежать, Ван, – пробормотал Гарри.

– Нет, пытался.

– Он пытался уберечь тебя вот от этого.

Ван тихо всхлипнул:

– Не знаю, смогу ли я это сделать, Сандэнс.