– Теперь закрой глаза и стреляй. Я буду ждать.

– Не могу.

– Стреляй!

Сандэнс прорычал эти слова каким-то чужим, нечеловеческим голосом, и Ван завопил от тоски и отчаяния и сделал, как он велел.

* * *

Ван не стал открывать глаза. Он не мог. В ушах звенело, руки дрожали от отдачи. Он отшвырнул пистолет и пополз прочь, тыкаясь головой в глинобитные стены, пока не отыскал проход в соседнюю комнатку. Кольт, болтавшийся на потертом ремне, волочился за ним. Ван понадеялся было, что от тряски кольт разрядится и избавит его от необходимости разбираться с самим собой. Но ему никогда в жизни не везло.

Он съежился в углу комнатенки. Слух постепенно возвращался. Возле хижины звучали голоса. Кавалеристы услышали выстрел и подобрались ближе, решив разобраться, в чем дело.

Он знал, что все кончено.

– Нет, это никогда не кончится. Вся эта дрянь войдет в историю, – пробормотал он, утирая нос.

Нос был весь мокрый. Он охнул, глядя на перепачканные кровью пальцы. Кровь была не его.

– Чертов Сандэнс, – простонал он. – Смотри, до чего ты меня довел.

Но он это сделал. И сделает снова. Легко.

Он осмотрел свой кольт сорок пятого калибра, с никелевым дулом и черной рукояткой, точно такой, как у брата. Осталась всего одна пуля. Одна пуля для Бутча Кэссиди.

Он вытащил из-под рубахи блокнотик, который ему подарил Огастес, и нацарапал на первой странице три строчки.

– Ну и дела. У меня получилось, Гас, – восхищенно проговорил он, пересчитывая слоги. – А ведь я даже не старался.

Он не знал, прочтут ли это федералес. По-английски они не говорили. Но пинкертон, который вот уже несколько месяцев таскался следом за ними, точно прочтет. И этого хватит.