Метельский не стал комментировать, все ушло. Предгорья, зеленые равнины — это уже Италия. Наконец добрались до Рима. Позвонила мама: заупокойная месса кончилась, гроб доставляют на кладбище Верано, подлетай прямо туда.

Посадка, как обычно, на перехватывающей парковке за городом — глайдеров много, все-таки они дешевле в эксплуатации. Все цело, никаких повреждений, подземная буря обошла вечный город стороной. Хельга выпустила ворона:

— Потом позову его через трансид. Хорошо бы переодеться, но для похорон ничего нет, все слишком легкомысленно.

Ввиду экстренности (похороны) разрешили взять ховер, обычно движение позволялось только на мувексах. Опуститься тоже разрешили прямо у ворот кладбища — красивых, с тремя арочными пролетами. Там взяли открытый мувекс, территория большая и легко запутаться.

Изящные статуи, мавзолеи, запах хвои — они будто в парке.

— Сладкая жизнь у богатых, — сказала Хельга, — да и после смерти покоятся среди красоты. Мне не светит, просто сунут в печь. Неужели здесь бывают свободные места?

— Отец выкупил участок на аукционе, помнится за четыреста тысяч. Так городские власти пополняют бюджет. Отсюда как будто виден собор святого Петра.

— Покойники надеются, что апостол по знакомству откроет ворота в рай?.. Ох, извини, я опять за свое.

Остановились, вышли, и к ним сразу бросилось несколько кошек.

— Надо было занять корма у Мунина, — вздохнула Хельга.

За мраморным надгробием стояли люди, слышалось торжественное пение на латинском — наверное запись, хора не было видно.

Метельский обошел памятник: мама! Она осунулась, на щеках следы слез, платье не по размеру.

— Лон! Как хорошо, что ты успел. — Они постояли, обнявшись, а потом мама через плечо Метельского глянула на Хельгу.

— Агата, моя мать. Хельга, моя жена.

— Выражаю свои соболезнования, госпожа Агата, — молвила Хельга.

— Как я понимаю, пробный брак, — сказала мама суховато. — Не забудьте пригласить, если будете продлевать. — Она перевела взгляд себя и поморщилась: — Купила, что попало. Из дома выбежала в одной рубашке.

Метельский глянул на гроб: крышка закрыта и усыпана цветами. Он положил на нее ладонь. Вот и стали уходить те, кто был ему дорог, сначала Татьяна, теперь отец. Хотя в последние годы уже редко общались.

— Прости, мама, что не появился раньше, — сказал он. — Тебе все пришлось делать одной.

— А… — отмахнулась та. — Смерть у Мадоса поставлена на конвейер. Сразу выделили ховер, тело закутали в термосаван, а тут все расходы оплатила канцелярия Мадоса. Это ты извини, я приказала закрыть гроб, тело сильно обезображено. — Она повернулась к Хельге: — У католиков не принято приукрашивать покойников, пусть человек явится к Господу, каков он есть. И приглашать я никого не стала, в Альфавиле сейчас своих похорон хватает.