Светлый фон

_____

…Дверь открыла Люба и удивилась, увидев меня. Я не был в этом доме с тех пор, как ушел из него.

…Дверь открыла Люба и удивилась, увидев меня. Я не был в этом доме с тех пор, как ушел из него.

— Что же ты стоишь? — сказала Люба, отступая в глубь комнаты. — Входи. — Она смотрела на меня слегка настороженно, но не враждебно. Она никогда и ни на́ кого не смотрела враждебно. Одно лишь холодное спокойствие, которое сбивало с толку мужчин, особенно тех, кто вознамеривался приударить за нею. Сталкиваясь с ее ледяной невозмутимостью, они чувствовали себя в дураках, словно вместо двери толкнулись в зеркало, и быстро отступали. Меня это не радовало, так как я и сам частенько оказывался в положении тех мужчин, хотя и был ее мужем.

— Что же ты стоишь? — сказала Люба, отступая в глубь комнаты. — Входи. — Она смотрела на меня слегка настороженно, но не враждебно. Она никогда и ни на́ кого не смотрела враждебно. Одно лишь холодное спокойствие, которое сбивало с толку мужчин, особенно тех, кто вознамеривался приударить за нею. Сталкиваясь с ее ледяной невозмутимостью, они чувствовали себя в дураках, словно вместо двери толкнулись в зеркало, и быстро отступали. Меня это не радовало, так как я и сам частенько оказывался в положении тех мужчин, хотя и был ее мужем.

Она медлительным жестом запахнула на себе халат. Халат был новый и слегка топорщился на плечах. А вот прическа была все та же — высокая, модная и в то же время придававшая ее тонкому продолговатому лицу какую-то удивительную неповторимость. За два года совместной жизни с нею я так и не смог проникнуть в тайну ее причесок. Казалось бы, совсем незначительная завитушка, как бы случайно упавшая на лоб, — и прическа уже другая: модная и в то же время именно та, которая больше всего ей к лицу. Люба знала все тайны женского очарования, знала, что она привлекательна, но была слишком ровна и слишком разумна, чтобы вызывать у мужчин плотские чувства, хотя, как и всякой женщине, ей нравилось быть предметом восхищения мужчин. И мужчины восхищались ею, как восхищаются красивым пейзажем. Мне не раз приходило в голову, что, пожалуй, было бы неплохо, если бы она вдруг обозлилась на кого-нибудь, ну хотя бы на меня, и, потеряв свою обычную уравновешенность, разбила бы об пол графин, кувшин, статуэтку или накричала бы на меня, выругалась бы, черт возьми! Но ни разу такого не бывало. Однажды я не сдержался и сказал: «Знаешь, Люба, мне иногда кажется, что ты… чертовски удачная имитация женщины». Она даже на это не рассердилась.

Она медлительным жестом запахнула на себе халат. Халат был новый и слегка топорщился на плечах. А вот прическа была все та же — высокая, модная и в то же время придававшая ее тонкому продолговатому лицу какую-то удивительную неповторимость. За два года совместной жизни с нею я так и не смог проникнуть в тайну ее причесок. Казалось бы, совсем незначительная завитушка, как бы случайно упавшая на лоб, — и прическа уже другая: модная и в то же время именно та, которая больше всего ей к лицу. Люба знала все тайны женского очарования, знала, что она привлекательна, но была слишком ровна и слишком разумна, чтобы вызывать у мужчин плотские чувства, хотя, как и всякой женщине, ей нравилось быть предметом восхищения мужчин. И мужчины восхищались ею, как восхищаются красивым пейзажем. Мне не раз приходило в голову, что, пожалуй, было бы неплохо, если бы она вдруг обозлилась на кого-нибудь, ну хотя бы на меня, и, потеряв свою обычную уравновешенность, разбила бы об пол графин, кувшин, статуэтку или накричала бы на меня, выругалась бы, черт возьми! Но ни разу такого не бывало. Однажды я не сдержался и сказал: «Знаешь, Люба, мне иногда кажется, что ты… чертовски удачная имитация женщины». Она даже на это не рассердилась.