– И я скучал.

Ми-Кель притянула его за подбородок для еще одного поцелуя.

– Уже очень поздно, – сказал Ти-Цэ после нескольких минут невинных ласк, и подбодрил ее улыбкой. – Лети в гнездо.

Она покачала головой:

– Я останусь с тобой.

– Ми-Кель. – Ти-Цэ нахмурился. – Ты не можешь оставить древо и спать вне гнезда.

Она покачала головой еще раз и провела тыльной стороной ладони по его щеке.

–Я бы и не стала, если бы в нем спал мой муж. А сейчас он здесь, и мое место – рядом с ним.

– Ми-Кель…

– Лучше спой мне. – Она откинула голову и закрыла глаза. – Я очень хочу послушать твой голос. Ты ведь придумал новую песню, правда?

Ти-Цэ вздохнул. Каждый йакит в свободное от службы время готовил для благоверной песню собственного сочинения, но никто в этом друг другу не признавался. Этакая негласная договоренность, иллюзия тайны, призрак интимного секрета влюбленных от всего остального мира.

Он больше не мог спорить с Ми-Кель – только не сегодня.

Ти-Цэ лег на Ми-Кель и закрыл глаза. Из его уст полилось глубокое горловое пение, похожее на далекое, затерявшееся в горах эхо, которое заставляло душу самки трепетать. Его голос, которым он был обязан долгому и терпеливому учению Наставника, был столь проникновенным, что вполне мог бы сойти за чувственное прикосновение.

Ми-Кель слушала и поглаживала затылок супруга. Он пел до тех пор, пока ее длинные пальцы не замерли на его шее, не дотянувшись до спины.

6

6

Помона проснулась чуть только взошла старая звезда. Она села, зарылась в нуждающиеся в мытье волосы пальцами и зажмурилась: в голову вонзилась тупая пульсирующая боль. Мысли, переживания и чудовищное чувство вины перед Ти-Цэ за долгую ночь превратили ее мозг в горячую кислую жижу. Одно неверное движение – и черепная коробка взорвется гейзером крови и извилин. Но как бы ни было ей плохо, она не сомневалась, что Ти-Цэ намного хуже, и он наверняка так и не сомкнул глаз. Помона хотела проведать его. Тем более, что лечь обратно и остаться наедине с головной болью у нее не было никакого желания.

Помона выползла из палатки, шепотом упрашивая голову не раскалываться на части, и поднялась на ноги. Она едва сумела удержать равновесие: перед глазами заплясали мушки, а затем ее поглотила темнота. Помона села обратно и вцепилась в кору – позабыла, как высоко от земли они разбили лагерь.

Ти-Цэ должен был быть где-то здесь, у ствола. Она позвала его по имени, но не получила ответа.

Мрак перед глазами рассеялся, но боль не утихла. Она удержала содержимое желудка на положенном месте и подползла к стволу. Не считая ее, на ветви никого не было. Руки Помоны остыли, но она подавила панику на корню. Ти-Цэ не мог уйти далеко, зная, что она может проснуться в любой момент.