Почти столько же народу явилось сегодня проводить в последний путь старого Марли, хотя после его смерти прошло меньше суток. Все Псы по традиции принесли с собой мешки из белой бумаги, чтобы бросить их в могилу. Многие сменили куртки «Охрана „Чернобурки“» на рубашки и галстуки. Большинство еще остававшихся в городе рыболовов тоже были здесь. Марли знали и любили в доках за дружелюбную ухмылку, которой он всегда встречал моряков, возвращавшихся с лова на своих лодках. Собралась отдельная толпа из клерков, торговцев и барменов с Главной – эти люди с любовью вспоминали умиротворяющее влияние, которое Марли оказывал на бродивших по Главной беспризорных барбосов. На задах шествия смутно клубились мальки, в большинстве знавшие пса только понаслышке – «собака Айка Салласа… покусала рок-фанатку», – а совсем сзади – небольшая, но уважительная киноделегация. Альтенхоффен узнал Николаса Левертова и его адъютанта, плюс режиссера Стюбинса, плюс нескольких разношерстных цац. Эта благочинная группа даже отказалась от своего лимузина – уважение их было настолько глубоким, что они поднимались на холм пешком и в скорбном молчании. Однако оделись они так тщательно, что трудно было не увидеть в их присутствии своего рода сатирическую постановку. Глаз старого призрачного режиссера закрывала серая шелковая повязка в тон аскотскому галстуку. Кларк Б. Кларк был без жевательной резинки и в длинных брюках вместо серферных шорт, а цацы нарядились в одинаковый траур: черные костюмы, черные фетровые шляпки, вуали – все дела.

Но Левертов выбивался даже из этого ряда. Черная лента, которую он повязал на рукав своего белого плаща, была длиной в несколько ярдов и хвостом волочилась за ним по пыли. В этой необрезанной длине чувствуется некая определенность, подумал Альтенхоффен. А еще больше – в этом плаще. Сменив пару очков на другую с более близким фокусом, Альтенхоффен замедлил шаг у большого камня, чтобы посмотреть вблизи, не повелся ли кто-нибудь из Братьев во Псах на этот предположительно пародийный наряд Левертова и его холуев. Айк Саллас был явно не в том настроении, чтобы оценить претенциозный кладбищенский юмор киноклоунов. Особенно если вспомнить слова Грира. Когда вчера вечером тот заглянул в контору «Маяка» с объявлением о похоронах, чуткий к новостям нос Альтенхоффена сразу унюхал неладное.

– Волнуюсь я за друга Айка, Бедный Мозг. Боюсь, он подцепил трясучую паранойю. Не колется, скута не пьет, не нюхает, а вот гляди ж ты, все одно подцепил.

– Айзек Саллас – трясучку? Не может такого быть, Эмиль. Айзек Саллас всегда был чистый Гибралтар. – Понизив голос, Альтенхоффен указал на заднюю комнату, где Билли спешно отправлял свой последний факс: – А по сравнению кое с кем Айк – вообще Эверест. Однако, – он достал блокнот, – паранойя, говоришь? Еще бы немного подробностей?..