— Ну, дочь моя, — Ссадаши улыбнулся ей с ласковым укором, — ежели бы нам было воспрещено вовсе общение с вами иметь, то как благословения давать? Жрец должен держать своё тело в чистоте, а если для того ему нужно сторониться женщин, то значит мысли его грязны.

— Ох, истина какая, — Вала прижала руку к сердцу. И с укором посмотрела на Дейну. — Чё ж ты не уберегла хозяина своего? Он же нелюдь вон какой высоты! Эх…

Дейна виновато опустила голову.

— Вы отдыхайте-отдыхайте, а я сейчас молочка принесу.

Вала было вымелась из избы, но почти тут же вернулась и заискивающе спросила:

— А можно я сестриного сына на благословление приведу? А то ж когда ещё…

— Благословление только укрепит мои силы.

Только дверь захлопнулась, и Ссадаши мрачно уставился на Дейну.

— Жрец? — прошипел он.

— Ну не стащили же мы её?

— Мы?

— Я не могла сказать, что она моя. Не подхожу я для жреца, — Дейна посмотрела на свою облепленную рубашкой грудь.

Ссадаши проследил за её взглядом, сильнее сжал челюсти и, ничего не сказав, открыл рот. Дейна сноровисто засунула в него ложку.

— Шанка, у меня в дому жрец Богини-Матери! — донеслось восторженное с улицы. — Это ж какая святость сошла на мой двор!

Ссадаши мрачно заработал челюстями.

Час спустя Ссадаши, облачённый в наскоро почищенную рясу и обложенный подушками, сидя на постели благословлял выстроившихся сельчан. Рядом стояла суровая Вала, следящая, чтобы недужному жрецу особо не докучали. За её спиной высилась Дейна, замотанная в цветастое покрывало («Пусть люди о божеском думают, а не завидуют и похотью распаляются»).

— Богиня с тобой, сын мой, — заезжий «жрец» заботливо очертил благословением бородатое лицо местного кузнеца и мужественно стерпел благодарственный поцелуй в руку.

— Проходь, проходь, — подогнала кузнеца Вала. — За тобой ишо полдеревни!

— А чевой это у вас тут?