Пока они разрабатывали план и договаривались, психи в масках убили еще нескольких человек, почти все были мужчинами-дипломатами и одна девушка, Вадим ее знал, британская шпионка Сьюзи Доркрафт, с прекрасными серыми глазами. И видя, как сейчас они тупо уставились в потолок, а сама Сьюзи в светло-сером платье, так гармонировавшем с ее глазами, лежит на паркетном полу, а на груди у нее как будто расцветает темно-красная роза, Вадим понял, что злится, что хочет отомстить. Сьюзи никогда не была глупой, а они заставили ее выглядеть так, она никогда не была неорганизованной, а они выставили ее такой. Красный и серый, думал Вадим, глядя на мертвую девушку, классическое сочетание. Красный и серый.

Эти два слова крутились в его голове все время, пока он ждал, и когда все агенты в зале пошли в атаку, и их общая операция началась; об этом он думал, укрываясь от пуль и сворачивая шею одному из террористов; именно эти слова звучали в его голове, когда он убивал их, и когда рядом падали мертвые коллеги и простые заложники. Красный и серый. Красный и серый.

Начался штурм, хотя штурмовать уже было практически нечего, остатки террористов быстро уничтожили или арестовали. Ни одна пуля не зацепила его, вокруг плакали и суетились люди, огонь битвы погас, а Вадим все думал и думал об одном, бродя по освобожденному зданию: красный и серый. Красный и серый.

Туман в голове, он отвечал на вопросы коротко, понимая, что еще будет время для долгих-долгих допросов и длинных-длинных рапортов. Вся эта ночь и их проваленная операция войдут в историю, об этом будут писать и говорить, снимать фильмы и передачи. Но все это потом, а сейчас он был частью этой суеты, этого шока первых минут после великого события, и он подумал, что эти минуты всегда одинаковые, не смотря на то, хорошее ли событие произошло или плохое. Красный и серый, думал Вадим, ища глазами совсем другой цвет, красный и, мать его, серый.

Это красно-серое наваждение действительно смог прогнать только один цвет – розовый. Едва он увидел ее, стоящую среди всего этого хаоса в своем красивом платье и спокойно беседующую с каким-то солдатом из группы захвата, его сердце подпрыгнуло, ударило куда-то в голову, разогнав в ней туман. Стелла. Она жива и, похоже, в полном порядке. Она еще не видела его, стояла к нему боком, и Вадим замер, осознавая ясно, как никогда в жизни, что любит ее, черт, любит больше жизни. Она была так прекрасна среди всех разрушений, дыма, крови и слез, она была как роза в аду, прекрасная сама по себе, но уродство вокруг только подчеркивало ее красоту, делало ее еще ярче и выразительней.