— Видишь вон тот придорожный ресторан? — спросил Марко. — Предлагаю остановиться там и спокойно выпить по чашечке кофе. Нам надо поговорить.
5
Мы нашли столик в тихом углу с видом на дорогу и заказали две чашки кофе с яблочным пирогом. Подождали, пока принесут заказ. Одновременно попробовали пирог. И тогда я вопросительно взглянул на Марко.
— О чем я, собственно, хотел поговорить, — начал он, — так это о вчерашней премьере твоей пьесы. Нет, не так. Пьеса не твоя. Это их инсценировка твоей книги. Ты не имеешь к ней никакого отношения, так ведь?
— Так, — ответил я. — И о чем же именно ты хотел поговорить?
Я и в самом деле понятия не имел, к чему он клонит.
— Вчера в Маастрихте, у себя в номере, я еще долго думал и пришел к выводу, что это очень смело.
— Смело?
— Вдвойне смело. Я понял, что ты поступил смело, написав роман — не этот конкретный роман, а роман вообще. — Он засмеялся. — Меня послушать, так можно и оскорбиться. А я вовсе не хочу тебя оскорбить. Я хочу сказать, мне кажется почти невероятным, что в свете всех этих блестящих романов, написанных раньше, в европейской традиции и не только, кому-то хватает смелости задумать еще один и вдобавок реализовать эту задумку. И когда этот роман выходит в мир, кому-то другому хватает смелости взять это уже существующее произведение и переработать в новое. Это вдвойне смело. Спектакль, который я видел вчера вечером, — результат двух смелых поступков подряд, которые мне и по отдельности-то кажутся невообразимыми.
— Но к чему это ты, Марко?
— А вот к чему, Илья: я не уверен, что именно я должен снимать наш фильм.
— Да что ты такое говоришь?
— Знаешь, Илья, я в последнее время много об этом думал. Возможно, даже слишком много, тут ты, наверное, прав. Но я пришел к выводу, что мне недостает смелости, и не потому, что я не уверен в нашем конкретном проекте, нет, боюсь, дело в том, что мне недостает дерзости, которая нужна, чтобы снять фильм, любой. Их снято уже столько, что мне все труднее оправдать свое желание добавить что-то свое.
— Марко, это временный кризис. У всех бывает. Когда я захожу в хороший книжный, у меня тоже пропадает всякое желание писать. Это пройдет.
— Спасибо, что пытаешься меня утешить, — отозвался Марко. — Но это не так. Мой кризис гораздо глубже.
— Ты снял несколько прекрасных фильмов, — продолжал я, — и снимешь еще. Не сомневаюсь.
— Еще раз благодарю, Илья, но все не так просто. Не то чтобы ошеломляющее, парализующее осознание богатства прошлого было для меня новостью — от этого при желании можно отмахнуться как от мимолетного сомнения. Мне всегда это мешало. Ты прав в том, что раньше мне удавалось взять себя в руки. Но я замечаю: это дается мне тем труднее, чем старше я становлюсь, чем больше вижу и читаю и чем больше понимаю, насколько наивным надо быть, чтобы верить в иллюзию, будто ко всем уже существующим произведениям искусства я могу добавить нечто ценное. Когда-то я обладал этой наивностью, но теперь растерял ее. Это зрелость. Это прогресс. Тебе стоит меня поздравить.