– Не указывай мне, что делать, Чин Чуну.

Его смех вышел низким, сдавленным. Затем Чуну наконец отпустил Сомин, и после минуты напряженного колебания она тоже отшагнула.

– Ладно, сначала самое главное. Давайте призовем бусину.

– Чуну, я не могу… – начала Миён, но Чуну покачал головой.

– Это не подлежит обсуждению, я уже все решил.

– Мне кажется, что это неправильно.

Чуну рассмеялся:

– Ну, что бы я ни делал, тебе это никогда не нравилось.

– Прекрати. Я правда не думаю, что тебе стоит это делать. Мы найдем другой способ.

– У Джихуна нет времени ждать. Это из-за меня ты потеряла мать. Я не хочу, чтобы из-за меня ты потеряла еще и парня.

– Это случилось не из-за тебя. Я никогда по-настоящему так не считала. Я просто все время злилась, а ты оказался легкой мишенью. И моя мать… – Миён прервалась, чтобы глубоко вздохнуть. – Моя мать сделала собственный выбор. Это не твоя вина.

Чуну печально улыбнулся:

– Спасибо тебе за это. Но ты не единственный человек, которого я обидел в этой жизни. Я прожил ее с позором, и теперь пришла пора расплачиваться. И это – моя цена.

Он протянул посох:

– Хватайся за ручку.

Миён мгновение колебалась, прежде чем повиноваться.

– Теперь подумай о своей бусинке. Подумай о том, как она выглядит, какой она формы. Четко представь ее в своем сознании.

Миён зажмурила глаза.

Сначала ничего не происходило. Чуну даже задался вопросом, не потерял ли он умение пользоваться дубинкой. Возможно, он не заслуживал ее после того, как гнушался ее большую часть своей жизни. Но потом панмани, казалось, потеплел. Через него будто прошел слабый поток энергии. И воздух рядом с Миён задрожал.

Он сгущался, словно на пространство вокруг наслаивали пленку. Затем застыл и начал меняться, пока не обрел форму.