Вот именно, сэр.

Тот самый стул, с которым он появился в клинике несколько лет назад.

Изящный, венский стул с гнутыми ножками и спинкой, похожей на греческую арфу, изображение которой можно найти в любых альбомах, посвященных расписной греческой керамике, – стул, так мало гармонировавший с современной меблировкой клиники, что сразу же бросался в глаза всем, кто видел его впервые, так что они обыкновенно говорили при этом – «смотрите-ка какой стульчик» или «а что это тут стоит такое», или просто «какая прелесть» и даже пытались время от времени сесть на него со словами «смотри-ка, да он даже не скрипит, вот уж умели делать». Но те, кто знали кое-что про этот стул, смотрели на все эти попытки крайне неодобрительно и даже позволяли себе не слишком вежливые замечания в адрес тех, кто пытался осчастливить этот стул прикосновением своей задницы. Потому что, как-никак, а все-таки это был стул Исайи, и к нему стоило относиться со всем уважением, а не таращить глаза, как это делали невежды, которые видели его впервые и даже представить себе не могли, как им повезло, что он встретился на их жизненном пути.

Стул Исайи, Мозес.

Тот самый, который он обнаружил в дешевой забегаловке, куда зашел как-то, чтобы выпить чашечку утреннего кофе. Чашечка утреннего кофе, которая оказалось в результате пропуском на Небеса или чем-то в этом роде. Бывает, Мозес, что Небеса вдруг посылают нам откровения по части топографии, открывая – в какую сторону нам следует направить наши стопы, чтобы, в конечном счете, стать ближе и к самим этим Небесам и, возможно, даже к самим себе. И хотя на самом деле это случалось крайне редко, но раз случившись оно, во всяком случае, уже не вызывало никаких сомнений, как в реальности самого этого случившегося, так и в его смысле.

Так, видимо, было и в тот день, когда Небо привело Исайю на порог этого ничем не примечательного кафе, на оконных витринах которого был изображен изящный золотой петух, распушивший хвост и держащий в поднятой лапе веселенький зеленый флажок.

Он уже допивал свой остывший кофе, как вдруг его взгляд остановился на изящном венском стуле, стоявшем у противоположной стены в луче падающего из окна солнечного света, словно облитый этим потусторонним светом, в котором можно было увидеть, как миллиарды кружащих таинственных миров, так и обыкновенную пыль, которая еще долго кружила после того, как кто-нибудь, проходя, случайно задевал плечом пыльную портьеру.