– Вот-вот, – сказал Амос. – Как будто он украл у него кошелек. Это Исайя-то. Представляешь?
– А ты улыбался? – спросил Мозес, который, конечно, знал эту историю от начала до конца.
– Я не знаю, Мозес. Может быть, я и не улыбался, но тогда зачем он кричал мне, чтобы я не улыбался?
– Конечно, он улыбался, – сказал Амос.
– А потом, – продолжал Исайя, – потом он стал тыкать в живот пистолетом, а сам смотрел мне в лицо. Он кричал, чтобы я не корчил из себя ангела и еще что-то такое. А у меня даже в голове ничего такого не было. Какой там ангел. Я даже языком не мог пошевелить. Потом он схватил меня за лицо и стал делать так, как будто хотел стереть с него эту улыбку, которая почему-то не давала ему покоя. Вот так, – сказал он, показывая. – Он поцарапал мне все щеки.
На одно мгновенье Мозес почувствовал, как чужие руки размазывают по его лицу сгоревшую творожную запеканку. Потом он сказал:
– Господи, Исайя. И что ты чувствовал?
В ответ Исайя снова улыбнулся:
– На самом деле – ничего такого, Мозес. Во всяком случае, никакого страха. Даже когда он отпустил меня и дал команду своим автоматчикам, чтобы они приготовились. Все это, скорее, было похоже на какой-то сон.
Прислушавшись, можно было, пожалуй, расслышать, как где-то за миллионы миль отсюда, в этом никому не известном будапештском дворе, время вдруг споткнулось и остановилось после того, как лязгнули и стихли автоматные затворы.
– И? – спросил Габриэль.
– Он его отпустил, – сказал Амос. – Можешь себе представить? Просто взял и отпустил.
– Да, – улыбнулся Исайя. – Он стал целиться в меня из пистолета, а потом вдруг опять заорал, набросился на меня, схватил за волосы и поволок из подворотни на улицу. Он кричал, чтобы я подавился своей улыбкой. Мне кажется, что он был просто болен. Потом он оттолкнул меня и закричал, чтобы я убирался прочь.
– Невероятно, – сказал Габриэль.
Исайя помолчал немного и затем негромко добавил:
– Наверное, это было не очень хорошо, но я не заставил долго себя упрашивать.
– Понятно.
– И все это время он улыбался, – сказал Амос. – Представляешь?
– А что стало с остальными? – спросил Габриэль?
– Остальных расстреляли, – вздохнул Амос.