– Мой дедушка умер в русском плену в пятьдесят первом году, – сказал доктор Аппель, поднимаясь со скамейки и одергивая халат. – Он был обыкновенный пехотинец и уж во всяком случае, не имел обыкновения убивать никаких безоружных дедушек или бабушек.

– Понятно, – сказал Мозес, поднимаясь вслед за доктором.

– И пожалуйста, не забудь еще раз обойти всю территорию, Мозес. Будет обидно, если из-за какой-нибудь ерунды мы ударим лицом в грязь.

– Вы уже это говорили, сэр, – напомнил Мозес.

– И повторю это еще сто раз, – сказал Аппель. – Обойди всю территорию, и чтобы не было ни одной бумажки, ни одной пивной банки. И пожалуйста, привяжи Лютера на заднем дворе. Не ровен час, он испортит нам весь праздник.

– Будет сделано, сэр. Ни одной банки. Вы же видели, что мы навели вчера такой порядок, что даже доктор Фрум не нашел, что сказать. Не думаю, чтобы со вчерашнего дня что-нибудь изменилось, но я, конечно, пойду и все проверю еще раз. Мало ли что, в самом деле, сэр. Иногда действительно случаются вещи совершенно необъяснимые. Только ты успел убрать, как через десять минут видишь, что все опять завалено первоклассным мусором. Я только хотел попросить вас, если это можно, об одном одолжении, – продолжал он, не делая паузы и не меняя интонацию. – Небольшое одолжение, сэр. Потому что это уже просто невозможно терпеть. Она воняет так, что иногда просто не хочется больше жить. Я имею в виду творожную запеканку, сэр. Чувствуете, какой запах?

Доктор Аппель поднял нос и несколько раз быстро втянул воздух.

– Нет, – сказал он, – мне кажется, я ничего не чувствую.

– Тогда вам придется поверить мне на слово, сэр. Сделайте такое одолжение, потому что это просто ужасно. Подгоревший творог, сэр. Он воняет, как в Аду. Но ведь мы-то с вами еще кажется не в Аду, сэр?

– Надеюсь, что пока еще нет, – улыбнулся доктор.

– Тогда к чему нам этот запах, сэр? Попросите, чтобы ее вычеркнули из нашего рациона, и вы увидите, как благотворно это отразится на здоровье наших пациентов.

– Значит, творожная запеканка, – сказал доктор. – Творожная запеканка. Ладно, я попробую что-нибудь сделать. Хотя это, конечно, не в моей компетенции, Мозес.

– Мы все будем вам крайне признательны, – сказал Мозес, чувствуя, как к нему возвращается хорошее настроение. – И я, и все остальные.

98. Филипп Какавека. Фрагмент 413

98. Филипп Какавека. Фрагмент 413

«Странная тревога посещает меня время от времени, чаще под утро, когда сон делается глубже и становится похож на обморок: не проспать бы трубы Страшного Суда! Эта тревога шевелится на самом дне колодца, куда я опускаюсь в окружении своих сновидений. Она гонит меня прочь от земных образов и заставляет просыпаться, чтобы увидеть, как начинает разгораться за окном новый день. – И верно: есть ли дело серьезнее, чем Страшный Суд? Его сито просеет всех – живых и мертвых – с их делами и помыслами, его метла пройдет по всем уголкам и закоулкам, и тогда мир будет оставлен и забыт, словно выброшенный на помойку отслуживший свой век чайник. Блуждая среди своих снов, окунаясь в их мерцающий свет, я, быть может, вдруг услышу тогда, как проступает сквозь них тишина, которую не слышало еще ни одно человеческое ухо. Тогда я проснусь, чтобы вернуться в этот мир, – так возвращаются в парк после большого праздника, о котором напоминают только конфетные обертки, да неубранные стулья, где сидели музыканты, так проходят по осеннему пляжу, где под дождем мокнут забытые шезлонги. – Что же делать теперь, когда все закончилось, и мир пуст, и труба уже никогда не позовет меня на Суд?